Поля и даль распластывались эллипсом.Шелка зонтов дышали жаждой грома.Палящий день бездонным небом целилсяВ трибуны скакового ипподрома.Народ потел, как хлебный квас на леднике,Привороженный таяньем дистанций.Крутясь в смерче копыт и наголенников,Как масло били лошади пространство.А позади размерно бьющим веяньемКакого-то подземного началаВоенный год взвивался за жокеямиИ лошадьми и спицами качалок.О чем бы ни шептались, что бы не пили,Он рос кругом и полз по переходам,И вмешивался в разговор, и пепельнойЩепоткою примешивался к водам.Все кончилось. Настала ночь. По КиевуПронесся мрак, швыряя ставень в ставень.И хлынул дождь. И как во дни Батыевы,Ушедший день стал странно стародавен.
2
"Я вам писать осмеливаюсь. Надо лиНапоминать? Я тот моряк на дерби.Вы мне тогда одну загадку задали.А впрочем, после, после. Время терпит.Когда я увидал вас... Но до этогоЯ как-то жил и вдруг забыл об этом,И разом начал взглядом вас преследовать,И потерял в толпе за турникетом.Когда прошел столбняк моей бестактности,Я спохватился, что не знаю, кто вы.Дальнейшее известно. Трудно стакнуться,Чтоб встретиться столь баснословно снова.Вы вдумались ли только в то, какое здесьРаздолье вере!- Оскорбиться взглядом,Пропасть в толпе, случиться ночью в поезде,Одернуть зонт и очутиться рядом!"