Стихотворения и поэмы

Мне было восемь лет, когда НаполеонОднажды пробегал народный Пантеон.Чтоб видеть мужа битв, увенчанного славой,От глаз моей родной укрылся я лукаво,Как молодой птенец от материнских крыл.Герой уже давно мой ум воспламенил:Мне чудились его сраженья и победы.Младенец, заводил я пылкие беседыО подвигах мечей под заревом огня;И мать моя в толпе страшилась за меня.И между тем, когда властитель знаменитыйЯвился, окружен блистательною свитой,И дети робкие шептали матерям:«Ужели это он, столь грозный королям?» —Непостижимый страх, невольный и священный,Внезапно оковал мой дух воспламененный.Ни шум народных волн, рассыпанных за ним,Подобно спутникам за солнцем золотым,Ни шляпа ветхая, светлей короны славной,Мелькавшая в толпах на голове державной,Ни сонмы данников, читавших приговорНа иглах золотых его гремучих шпор,Ни эти старые, седые гренадеры,Колонны твердые его великой сферы,Безмолвные с трудом, при кликах торжества,Как будто пред лицом земного божества,Ни этот пышный град коленопреклоненный,Лишь думой о любви к отчизне оживленный,Ни этот звучный хор — великий гимн побед:«Спасем и сохраним империю от бед!» —Ни всё великое, печатью вдохновеньяВонзенное в сердца, исполненные рвенья

К отчизне и к нему, могло меня сразить,Наполнить грудь мою каким-то исступленьем,—О нет, о нет, с другим, живейшим впечатленьемТоржественного дня я вышел из толпы!Я помню этот миг: муж славы и судьбы,Скучая торжеством, как жертвой бесполезной,Прошел суров и нем, как полубог железный!И вечером, когда упал уже с отцаВоинственный доспех старинного бойца,—Играя золотым, блестящим эполетом,Я робко предложил вопрос ему об этомВозвышенном челе, объятом тишиной;Отец не отвечал, поникнув головой.Но часто наша мысль волною разноцветнойСтруится в памяти, и след ее заветный,В волнении страстей, в бездейственной тиши,Врезается, как тень, во глубину души.Однажды вечером, под солнечным закатом,Когда по небесам, сияющая златом,Роскошно разлилась вечерняя заря,Как чистый фимиам небесного царя,Вдали от суеты столицы раскаленной,Отец увлек меня на холм уединенный,И там пленялись мы надзвездной красотой,—Я снова был объят знакомою мечтой…И с грустию в душе, как зеркало прозрачной,Невинно повторил вопрос мой неудачный:«Скажи, — я говорил, — скажи мне, отчегоПосланник божества, владыка, царь всего,Герой Наполеон, унылый и печальный,Мелькал среди толпы, как факел погребальный?»Тогда, мое чело открытое обняв,

На дальний небосклон с улыбкой показав,«Мой сын, — ответил он, — не думай, что немаяХолодная земля — как масса гробовая,Бесплодна и мертва! О, верь! Живет она,Как воздух и огонь, как бурная волна!Всё дышит бытием в груди ее могучейИ движется, как вихрь молниеносной тучи,Когда она висит, сурова и грозна!Растений и плодов златые семенаИ днем и по ночам, как змеи молодые,Пронзают ей лицо и ребра вековые,Вокруг ее сосцов вращаются, кипятИ миллионом уст их, жадные, сушат!Внутри ее горит неугасимый пламень:То образует он неоцененный камень,То влагу обратит в пленительный кристалл,То, в мраке растопив блистательный металл,Порою разольет рекою многоцветнойЕго над головой неодолимой Этны!..И, мать великая бесчувственных сынов,Для них она всегда под бременем трудов.Под ризою ночей, как гении свободы,Струятся из нее целительные воды,—И обнимает всё десницею своейОна — и плющ, и кедр, и нивы, и людей!Смотри же: всё на ней прекрасно и спокойно.Не может ей вредить ни вихрь, ни пламень знойный.Румяные плоды вокруг ее чела!Всё тихо, но меж тем, когда пучина злаВ ее груди таится и не плещет,Быть может, тысяча рабов трепещет,И нивы злачные без цвета и одежд

Предстанут пред лицо обманутых надежд!..Так действует душа глубокая поэта,Когда, холодная и мертвая для света,Творит она свой мир, как мощный ураган.Так воин в тишине обдумывает план.Их грудь напоена зиждительною лавой,Которая зажжет зарницей величавойВ определенный час пространный небосклон.Но час еще далек! Таков Наполеон,Одевший рамена державной багряницей,Влекущий за своей победной колесницейНароды и царей на поприще войны,—Безмолвны перед ним великие страны!И что же? Удручен таинственною думой,Ты видел, он прошел безмолвный и угрюмый,—Быть может, о мой сын, давно его челоГрядущие судьбы из мрака извлекло!Быть может, мыслию пророческой томимый,Полсвета подарил он Франции любимойИ зрит уже Берлин, и Вену, и Милан,И Лондон, и Мадрид, и древний Ватикан,Несущие к нему торжественные дани.Закон и меч в его непобедимой длани!Колеблется земля под тронами царей,И между ними вдруг глава богатырей,Закованный в броню, как призрак Оссиана,Вселенной предстает с державой Карломана,И между тем, когда в уме его растетВеликих подвигов грядущий период,Несметные толпы бойцов неустрашимыхРождаются, идут в рядах неодолимых.Конскрипт, охотник — всё подъемлется, шумит,

Призывный барабан пред ставками гремит,Железом, бронзою все площади покрыты,На верфи исполин колеблется маститый,Ядро покоится в убийственном жерле,И флоты на морях, и войско на земле!Его стихия — гром, военная тревога,И, может быть, в душе земного полубога,В таинственной душе, сокрытой от людей,Создался новый мир из солнечных лучей».В другие времена, увенчанного славой,Как Цезаря, в стенах столицы величавойУвидел я опять избранного судьбой!..Пророчество отца уж не было мечтой:Как прежде, перед ним курились фимиамы,Но думы грозные и замысел упрямыйВиднелись на его возвышенном челе,Как черные пары на зеркальном стекле;За ним текли его когорты, легионы,Сто золотых орлов, развитые знамена,Огромные уста орудий боевыхТянулись посреди широких мостовых,Сурово преклонясь на тяжкие лафеты,Но скоро дивный блеск таинственной кометыИсчез и потонул в блистательной пыли.Наполеон прошел… И между тем вдалиПри имени его, стократно повторенномИ пушками в толпах народа разнесенном,Гремел, не умолкал язык колоколов,Сливаясь с тысячью приветных голосов,И громко славила великая столицаВ то время своего великого любимца!..16–17 июня 1837