Стихотворения, не вошедшие в авторские сборники

Среди взметенных толп, поющих Марсельезу,

Иль потрясающей на гребне баррикад

Косматым факелом под воющий набат,

Зовущей к пороху, свободе и железу.

В те дни я был влюблен в стеклянный отсвет глаз,

Вперенных в зарево кровавых окоемов,

В зарницы гневные, в раскаты дальних громов,

И в жест трагический, и в хмель красивых фраз.

Тогда мне нравились подмостки гильотины,

И вызов, брошенный гогочущей толпе,

И падающие с вершины исполины,

И карлик бронзовый на завитом столпе.

14 июня 1922

Коктебель

АНГЕЛ СМЕРТИ

В человечьем лике Азраил

По Ерусалиму проходил,

Где сидел на троне Соломон.

И один из окружавших трон:

«Кто сей юноша?» — царя спросил.

«Это Ангел Смерти — Азраил».

И взмолился человек: «Вели,

Чтобы в Индию меня перенесли

Духи. Ибо не случайно он

Поглядел в глаза мне». Соломон

Приказал — и было так. «Ему

Заглянул в глаза я потому, —

Азраил сказал, — что послан я за ним

В Индию, а не в Ерусалим».

25 ноября 1923

Коктебель

ПОРТРЕТ

Ни понизь пыльно-сизых гроздий

У стрельчатых и смуглых ног,

Ни беглый пламень впалых щек,

Ни светлый взгляд раскосо-козий,

Ни яркость этих влажных уст,

Ни горьких пальцев острый хруст,

Ни разметавшиеся пряди

Порывом взмеенных кудрей —

Не тронули души моей

На инферальном маскараде.

23 августа 1924

Коктебель

СОЛОМОН

Весенних токов хмель, и цвет, и ярь.

Холмы, сады и виноград, как рама.

Со смуглой Суламифью — юный царь.

Свистит пила, встают устои храма,

И властный дух строителя Хирама

Возводит Ягве каменный алтарь.

Но жизнь течет: на сердце желчь и гарь.

На властном пальце — перстень: гексаграмма.

Офир и Пунт в сетях его игры,

Царица Савская несет дары,

Лукавый Джин и бес ему покорны.

Он царь, он маг, он зодчий, он поэт…

Но достиженья жизни — иллюзорны,

Нет радости: «Всё суета сует».

26 августа 1924

Коктебель

ШУТОЧНЫЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

«Я ехал в Европу, и сердце мое…»

Я ехал в Европу, и сердце мое

Смеялось, и билось, и пело.

Направо, налево, назад и вперед

Большое болото синело.

На самой границе стоял часовой —

Австриец усатый и бравый.

Ус левый указывал путь на восток,

На запад указывал правый.

Как всё изменилось! Как будто и здесь

Тянулось всё то же болото,

Но раньше на нем ничего не росло,

А только щетинилось что-то.

А здесь оно сразу оделось травой,

Повсюду проходят канавки,

Лесок зеленеет, желтеют стога,

И кролики скачут по травке.

И сразу двенадцать томительных дней

Из жизни куда-то пропало:

Там было восьмое число сентября —

Здесь сразу двадцатое стало.

И не было жаль мне потерянных дней,

Я только боялся другого:

Вернувшись в Россию в положенный срок,

Найти на границе их снова.

<Сентябрь 1899>

В вагоне

«Мелкий дождь и туман застилают мой путь…»

Мелкий дождь и туман застилают мой путь.

Онемил себе правую руку…

«Ах! испанский ямщик, разгони как-нибудь

Ты мою неотвязную скуку!

Был разбойником ты — признавайся-ка, брат,

И не чужд был движенья карлизма?..»

— «Что вы, барин! Ведь я социал-демократ

И горячий поклонник марксизма.

Вон у Вас под сиденьем лежит „Капитал“.

Мы ведь тоже пустились в науку»…

— «Ну, довольно, довольно, ямщик, разогнал

Ты мою неотвязную скуку».

<Лето 1901>

«Седовласы, желтороты…»

Седовласы, желтороты —

Всё равно мы обормоты!

Босоножки, босяки,

Кошкодавы, рифмоплеты,

Живописцы, живоглоты,

Нам хитоны и венки!

От утра до поздней ночи

Мы орем, что хватит мочи,

В честь правительницы Пра:

Эвое! Гип-гип! Ура!

Стройтесь в роты, обормоты,

Без труда и без заботы

Утра, дни и вечера

Мы кишим… С утра до ночи

И от ночи до утра

Нами мудро правит Пра!

Эвое! Гип-гип! Ура!

Обормотник свой упорный

Пра с утра тропой дозорной

Оглядит и обойдет.

Eю от других отличен

И почтен и возвеличен

Будет добрый обормот.

Обормот же непокорный

Полетит от гнева Пра

В тарары-тарара…

Эвое! Гип-гип! Ура!

<1911>

СОНЕТЫ О КОКТЕБЕЛЕ

1 УТРО

Чуть свет, Андрей приносит из деревни

Для кофе хлеб. Затем выходит Пра

И варит молоко, ярясь с утра

И с солнцем становясь к полудню гневней.

Все спят еще, а Макс в одежде древней

Стучится в двери и кричит: «Пора!»,

Рассказывает сон сестре сестра,

И тухнет самовар, урча напевней.

Марина спит и видит вздор во сне.

A «Dame de pique»[4] — уж на посту в окне.

Меж тем как наверху — мудрец чердачный,

Друг Тобика, предчувствием объят, —

Встревоженный, решительный и мрачный,

Исследует открытый в хлебе яд.

2 ОБЕД

Горчица, хлеб, солдатская похлебка,

Баран под соусом, битки, салат,

И после чай. «Ах, если б шоколад!» —

С куском во рту вздыхает Лиля робко.

Кидают кость; грызет Гайтана Тобка;

Мяучит кот; толкает брата брат…

И Миша с чердака — из рая в ад —

Заглянет в дверь и выскочит, как пробка.

— Опять уплыл недоенным дельфин?

— Сережа! Ты не принял свой фетин…

Сереже лень. Он отвечает: «Поздно».

Идет убогих сладостей дележ.

Все жадно ждут, лишь Максу невтерпеж.

И медлит Пра, на сына глядя грозно.

3 ПЛАСТИКА

Пра, Лиля, Макс, Сергей и близнецы

Берут урок пластического танца.

На них глядят два хмурых оборванца,

Андрей, Гаврила, Марья и жильцы.

Песок и пыль летят во все концы,

Зарделась Вера пламенем румянца,

И бивол-Макс, принявший вид испанца,