Читаем Стихотворения Петра Штавера… полностью

Будь это стихотворение написано взрослым человеком, – оно было бы плохо в эстетическом отношении, особенно в отношении к стиху, и было бы довольно пошлым фразерством, исполненным претензий и жалкого самолюбия, в нравственном отношении. Но как стихотворение существа, еще колеблющегося на переходе от отрочества к юности, – оно очень замечательно. В стихе, которым оно написано, необработанном, невыдержанном, есть сила и размах; в чувстве, которым оно согрето, есть жизнь и жар; в мысли, которою оно проникнуто, есть достоинство и благородство, именно потому, что это – детская мысль.

Вот что сказали бы мы г. Штаверу, если бы он захотел нас послушать:

Жаль, любезный поэт, что вы поторопились издать в свет книжку первых своих опытов, без которой публика легко могла бы обойтись, и не подождали более зрелых своих произведений, которые для всех были бы интереснее. Но дело сделано, и да простит вас за него бог! Но вперед не торопитесь ни писать, ни печататься, особенно – печататься… Если у вас есть талант, и призвание ваше велико в будущем, – успеете написаться и напечататься; если же это окажется не более, как «кипением крови и избытком сил»[2], – ваша преждевременная книжка будет вам досадна, как грех юности, как ошибка самолюбия. Но нам приятнее думать, что у вас есть семя таланта, которое со временем может вырасти и разрастись. Приготовьте себя к этому и не погубите семени. В наше время поэт, как поэт, не может обещать себе великого успеха, потому что наше время от каждого, – следовательно, и от поэта, – требует, чтоб он прежде всего и больше всего был – человеком. Не заботьтесь же о себе, как о поэте, и воспитывайте в себе человека. Не говорите, что вы не хотите, чтоб вас все любили, что вы не хотите везде встречать друзей и жаждете иметь врагов: это чувство ложное и парадное, которое извиняется только его юностию. Не покупайте любви людей изменою истине, уклончивостью и низостью; но и не позволяйте себе не дорожить ею или презирать ее: любовь ближних, законно и разумно приобретенная, – благо, которое выше всех благ. Верьте, что люди совсем не так хороши и совсем не так дурны, как делает их фантазия поэтов, которые то любят в них восхищаться собственною своею особою, то позволяют себе вымещать на них свои недостатки или раны своего самолюбия, клеймя их презрением. Вообще, люди, по своей натуре, более хороши, нежели дурны, и не натура, а воспитание, нужда, ложная общественная жизнь делают их дурными. Почти во всяком из них, даже в самом дурном, есть своя прекрасная, человеческая сторона, только трудно подсмотреть и открыть ее. Последнее составляет благороднейшую миссию поэта: ему принадлежит по праву оправдание благородной человеческой природы, так же как ему же принадлежит по праву преследование ложных и неразумных основ общественности, искажающей человека, делающей его иногда зверем, а чаще всего бесчувственным и бессильным животным. Люди – братья друг другу, хотя неразумность их отношений и делает их естественными врагами. Благородно, велико и свято призвание поэта, который хочет быть провозвестником братства людей! Иметь врагов… источник этого желания заключается в эгоизме и самолюбивой уверенности быть лучше и выше всех людей: чувство жалкое и ничтожное, которое никогда не породит высоких поэтических созданий! Победить врага приятно: об этом ни слова, – однако ж врага, которого мы не вызывали, а который сам назвался на вражду; но еще приятнее сделать себе врага другом: это лучшая из побед! Человек имеет право ненавидеть в другом ложь и порок, но человек не имеет права ненавидеть человека, под опасением ужаснейшего из наказаний – перестать быть человеком. Иметь врагов своей мысли, своему убеждению и бороться с ними до последних сил, – в этом есть свое величие, своя прекрасная сторона; но ничего нет хуже, как иметь личных врагов: этого никто не пожелает себе, и высочайшее несчастие для человека – носить в сердце своем личную вражду к человеку: это болезнь, мания, почти сумасшествие, от которого надо лечиться. Ездить на победной колеснице, конечно, приятно, но только тогда, когда вместе с вами торжествует правое дело; иначе вы – Марий или Сулла, которые купались в крови бессильных врагов… Что ж тут хорошего? Но вы, любезный поэт, говорите в свое оправдание:


Но не для славы жажду я боренья,А потому, что для моей души
Потребны страсти, бури и волненья,Чтобы не замереть в тиши.В горниле сталь сильнее закалится,
В страданьях – грудь всю силу обретет;Вода чиста, доколь она струится,В покое – тиной зарастет!
Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное