«И поделом, ведь новый магазинОткрылся на Кузнецком, — не угодно льВам посмотреть?.. Там есть мамзель Aline,Monsieur Dupré, Durand, француз природный,Теперь купец, а бывший дворянин;Там есть мадам Armand; там есть субреткаFanchaux — плутовка, смуглая кокетка!Вся молодежь вокруг ее вертится.Мне ж все равно, ей-богу, что случится!И по одной значительной причинеЯ только зритель в этом магазине.
129
«Причина эта вот — мой кошелек:Он пуст, как голова француза, — малостьИстратил я; но это мне урок —Ценить дешевле ветреную шалость!»И, притворясь печальным сколько мог,Шалун склонился к тетке, два-три разаВздохнул, чтоб удалась его проказа.Тихонько ларчик отперев, онаЗаботливо дорылася до днаИ вынула три беленьких бумажки.И… вы легко поймете радость Сашки.
130
Когда же он пришел в свой кабинет,То у дверей с недвижностью примерной,В чалме пунцовой, щегольски одет,Стоял арап, его служитель верный.Покрыт, как лаком, был чугунный цветЕго лица, и ряд зубов перловых,И блеск очей открытых, но суровых,Когда смеялся он иль говорил,Невольный страх на душу наводил;И в голосе его, иным казалось,Надменностью безумной отзывалось.
131
Союз довольно странный заключенМеж им и Сашей был. Их разговорыКазалися таинственны, как сон;Вдвоем, бывало, ночью, точно воры,Уйдут и пропадают. ОдаренСоображеньем бойким, наш приятельВосточных слов был страшный обожатель,И потому «Зафиром» нареченЕго арап. За ним повсюду он,Как мрачный призрак, следовал, и что же? —Все восхищались этой скверной рожей!
132
Зафиру Сашка что-то прошептал.Зафир кивнул курчавой головою,Блеснул, как рысь, очами, денег взялИз белой ручки черною рукою;Он долго у дверей еще стоялИ говорил все время, по несчастью,На языке чужом, и тайной страстьюОдушевлен казался. Между тем,Облокотясь на стол, задумчив, нем,Герой печальный моего рассказаГлядел на африканца в оба глаза.
133
И наконец он подал знак рукой,И тот исчез быстрей китайской тени.Проворный, хитрый, с смелою душой,Он жил у Саши как служебный гений,Домашний дух (по-русски домовой);Как Мефистофель, быстрый и послушный,Он исполнял безмолвно, равнодушно,Добро и зло. Ему была законЛишь воля господина. Ведал он,Что кроме Саши, в целом божьем миреНикто, никто не думал о Зафире.