Стихотворения Поэмы Проза

VI

   Месяц и звезды светили по-прежнему, но потухали огни за Курой, и шум реки становился слышнее посреди всеобщего безмолвия. Тепла была ночь; но уже давно простыли наши стаканы с чаем; потухший самовар перестал пищать и, покинутый Филатом, грустно стоял у двери, как единственный страж квартиры, быть может, единственной по своим неудобствам. Не стану припоминать всего, что было переговорено нами в этот вечер: Хвилькин говорил мало, был в каком-то странном расположении духа и ни в чем почти со мной не соглашался.

   Часу в двенадцатом я простился с ним, пожелав ему успеха...

   На прощание Хвилькин дал мне совет -- взять провожатым Филата, причем было объяснено, где мне искать его, и когда приду домой, велеть получше вытереть сапоги свои.

   Осторожно спустился я по доскам на площадку, которая служила перекрестком двух узеньких тропинок; тут, налево, увидал я низенькую дверь; она вела в саклю или чулан с престранными перегородками. В дверях показался Филат.

   -- Что ты делаешь? -- спросил я Филата, заметив через плечо его, на прилавке, свечу, бумагу и чернильницу.

   -- Ничего-с, -- отвечал Филат,

   -- Отчего ты такой скучный?

   -- Да так-с, я ничего.

   -- У тебя славная передняя.

   -- Дай бог всегда такую переднюю! -- отвечал он иронически.

   -- А можешь ты проводить меня до первой улицы? Я боюсь забресть на чужой двор. Как ты думаешь?

   -- Можно.

   -- Что можно?

   -- Можно и на чужой двор забрести и ногу переломить, все можно.

   -- А проводить меня?.. Как ты думаешь...

   -- Можно-с, я сейчас только схожу к барину наверх.

   Филат ушел, а я тем временем уселся в его конуре... Спать мне не хотелось, и я полюбопытствовал прочесть его каракули. Это было письмо; я помню его содержание, потому что оно меня тронуло.

   Вот оно.

   "Милостивому государю батюшке (такому-то) нижайше кланяюсь, милостивой государыне родной матушке нижайше кланяюсь. Слава богу, по милости божьей вашими молитвами жив и благополучен, чего и вам желаю, и прошу вашего родительского благословения, оно же вовеки ненарушимое. Писал вам из города Ставрополя, ответа не получал. Плачу и молюсь Денно и нощно. На чужой стороне все не то, что дома.

   В Тифлисе и лавки есть, и ширманка ходит, а все скуй но. Живем мы, слава богу, в какой-то клетке, на горе ни переулка, ни улицы, ни забора, ни кровли, ходи как знаешь; от пыли и жара места нет. Воду возят в кожаных мешках на лошади, по гривеннику мешок -- дороже пряников. Ходят здесь не по-нашему. Ржаного хлеба ни крошки, квасу также не спрашивай. Пей вино -- опьянеешь; а не пей -- от жажды измучишься. Квартира у нас, слава богу, хорошая, барин нашел такую что и в Тифлисе другой нет, -- конура собачья".

VII

   Письмо Филата, быть может, давно уже летело на перекладных, в почтовом чемодане, и Филат с тех пор, быть может, решился уже утолить жажду свою дешевым грузинским вином; но все это может быть. Я знаю только то, и знаю несомненно, что небольшой кружок тифлисских моих приятелей заметил наконец отсутствие Хвилькина. Вообразили, что Миша Хвилькин не вынес летних жаров и, как человек свободный, переехал куда-нибудь в прохладные окрестности. Я молчал и моей скромностью рано или поздно думал приобрести его доверенность. Трудно было понять, скрываясь в собачьей конуре, -- как выразился Филат, -- боится ли он наших толков или просто не хочет, чтоб кто-нибудь на этот раз мешал ему. Чего доброго, как раз явятся соперники! Странная любовь к какой-то армянке, несомненно, должна была сделать кое-какие преобразования в его характере. Бог с ним! -- думал я, зачем нам мешать ему! Наша болтовня, карты, обеды и ужины не дадут ему никаких воспоминаний о Грузии. Пускай влюбляется! Хоть и смешно, но все же лучше.

   Прошло сколько-то дней; после обеда я сидел в клубе и, по обыкновению, читал запоздалые газеты; человек десять еще сидело за столом; иные еще стучали ножами, другие допивали последние капли кахетинского вина и закуривали папиросы. Вдруг слышу восклицания; смех немножко искусственный, то есть попросту не совсем чистосердечный смех и расспросы самые приятельские.

   -- А! Хвилькин! Где пропадал? Откуда? Верхом или в коляске с Мирикризой?.. Правда ли, что ты выиграл китайский халат и четырнадцать умывальников?

   На все эти расспросы и возгласы Хвилькин только поглядывал да руки протягивал, не успев стащить перчаток. Поднял кверху свои маленькие брови, сморщил лоб и рот разинул...

   -- Постой! -- наконец заговорил он, приходя в себя -- Постой, дружба после, а теперь обедать, я как собака голоден!

   -- Да где ты живешь теперь? В Манглисе, или на Белом ключе, или...

   -- Не скажу, где живу! Ну... вот, не скажу!

   -- Где ты все это время обедал?-- спросил я Хвилькина, усевшись около него, верхом на стуле.

   -- На Песках, в гостинице Зальцмана.

   -- Неужели обед там лучше?

   -- Нет, не лучше; да мне хотелось там обедать, ну, вот я там и обедал; где мне кажется лучше, там и лучше... Не мешай мне есть, я хочу пить.

   Все захохотали, и компания оживилась. Одному из нас, известному под именем Дон-Педро, пришла в голову мысль придраться к какому-нибудь случаю, чтоб поставить бутылку шампанского.