С ней уходил я в море,С ней покидал я берег,С нею я был далёко,С нею забыл я близких… О, красный парус В зеленой дали! Черный стеклярус На темной шали!Идет от сумрачной обедни,Нет в сердце крови…Христос, уставший крест нести… Адриатической любови — Моей последней — Прости, прости!
9 мая 1909
2
Евг. Иванову
Холодный ветер от лагуны.Гондол безмолвные гроба.Я в эту ночь — больной и юный —Простерт у львиного столба{143}. На башне, с песнию чугунной,Гиганты{144} бьют полночный час.Марк{145} утопил в лагуне лунной{146}Узорный свой иконостас.В тени дворцовой галлереи,Чуть озаренная луной,Таясь, проходит СаломеяС моей кровавой головой.Всё спит — дворцы, каналы, люди,Лишь призрака скользящий шаг,Лишь голова на черном блюдеГлядит с тоской в окрестный мрак.
Август 1909
3
Слабеет жизни гул упорный.Уходит вспять прилив забот.И некий ветр сквозь бархат черныйО жизни будущей поет.Очнусь ли я в другой отчизне,Не в этой сумрачной стране?И памятью об этой жизниВздохну ль когда-нибудь во сне?Кто даст мне жизнь? Потомок дожа,Купец, рыбак, иль иерейВ грядущем мраке делит ложеС грядущей матерью моей?Быть может, венецейской девыКанцоной нежной слух пленя,Отец грядущий сквозь напевыУже предчувствует меня?И неужель в грядущем векеМладенцу мне — велит судьбаВпервые дрогнувшие векиОткрыть у львиного столба?Мать, что поют глухие струны?Уж ты мечтаешь, может быть,Меня от ветра, от лагуныСвященной шалью оградить{147}?Нет! Всё, что есть, что было, — живо!Мечты, виденья, думы — прочь!Волна возвратного приливаБросает в бархатную ночь!
День полувеселый, полустрадный,Голубая даль от Умбрских гор.Вдруг — минутный ливень, ветр прохладный,За окном открытым — громкий хор.Там — в окне, под фреской Перуджино{149},Черный глаз смеется, дышит грудь:Кто-то смуглою рукой корзинуХочет и не смеет дотянуть…На корзине — белая записка:«Questa sera[14]…монастырь Франциска…»