Стихотворения. Рассказы. Малостранские повести

У дороги, ведущей к катакомбам, стоит маленькая церквушка, которая носит название «Domine, quo vadis?»[34]

. Согласно легенде, здесь держали апостола Петра, перед тем как утром распять его

на «горе златопесчаной». Друзья устроили ему побег. Но, выйдя из узилища, он неожиданно встретил на дороге Христа. «Куда идешь ты, господи?» – остолбенев от изумления, спросил сын вифлеемского рыбака. «Venio iterum crucifigi» («Иду еще раз предать себя на распятие»),- многозначительно ответил Христос на церковном языке. Петр устыдился, поспешил обратно в узилище и утром, наперекор всем нынешним Ренанам, утверждающим, будто Рим и святой Петр никогда друг друга не видели, был распят на той самой «златопесчаной» горе, где до сих пор показывают оставшуюся от креста «единственную подлинную яму», где капуцины продают за полфранка намазанный клеем и покрытые этим золотым песком бумажки и где сейчас возводят памятник теперешнему собору – в ознаменование того факта, что в нынешнем году божественный разум был действительно вновь распят в Риме.

Хорошо было Христу являться святому Петру, зная и будучи твердо уверенным, что у того есть совесть. А из нынешних милых римских патеров он не явился бы никому. Подойди он к такому щеголю и скажи ему горестно: «Venio iterum crucifigi»,- щеголь, чего доброго, приподнял бы свою широкополую шелковую шляпу,- они еще довольно вежливы,- но ответил бы так: «Быть распятым? Это, наверно, очень больно; но вы, конечно, уже привыкли! Нам, слава богу, нет никакой надобности делать это; у нас обращение вполне терпимое; мы заставляем вас каждый день пресуществиться во время святой мессы и получаем от этого приличный доход, не тратя столько усилий, сколько те, прежние. Большой прогресс у нас также в деле духовного чинопочитания: вот уже несколько столетий, как братьям-доминиканцам за обедом прислуживают ангелы… Вы могли видеть это на иконе в одном ныне разрушенном – anathema sit![35]

– монастыре во Флоренции. А наш святой отец – вы не слышали? – стал теперь непогрешимым, как сам господь – да, да! Но простите, сегодня на Монте-Пипчио- военный оркестр и большое гулянье. Истинное наслаждение устроиться возле самого катанья на каком-нибудь деревянном столбе, как мальчишка на тумбе, и смотреть на фыркающих коней, на красивых дам… Ах, это настоящие модели древних Венер… Наслажденье изучать эти формы,- видно, у древних ваятелей был верный глаз, – смотреть на пышные тела римлянок, на их жемчужные зубки, тонуть в огне их черных глаз… Да вы сходите сами!…» Тут он изящным ясестом перекинул бы свой шлейф через руку, надел бы пенсне и пошел бы, танцуя, дальше.

Танцуй, франтик! Целибат – скверная штука, бессмысленная, любовь мы тебе легче всего простили бы! Ведь Рим, говорят, сам

по себе – целый мир, но «без любви мир не был бы Римом». А очаровательные римлянки молят, молят любви: у августинцев прежде для этой цели была особенно популярна мадонна над могилой Рафаэля, но потом она как-то вышла из моды, и теперь изувеченная поцелуями нога ее отдыхает,- у августинцев вокруг Приснодевы Марии понавешено множество сердец из посеребренной жести, в других церквах их тоже превеликое множество, причем попадаются такие крупные, пухлые – просто диву даешься, помоги небо их нужде! Говорят, алчущие любви римлянки охотно принимают помощь от представителей духовенства, по крайней мере, возлюбленная Гете была вынуждена посвятить целый дистих клятвенным уверениям, что до сих пор ни один священник не познал ее ласки, «хотя, мол, этому в поповском Риме никто бы не поверил». Говорят, бывает даже борьба огненных южных страстей, когда, например, какая-нибудь Луна спешит скорей поцеловать тонзурованного Эндимиона – из опасения, как бы его не перехватила соседка Аврора. Впрочем, нравственность в Риме не так уж низка: у каждого античного Амура и Геркулеса имеется требуемый полицией фиговый листок, каждая обнаженная женская статуя в храмах одета в длинную жестяную рубашку, что особенно хорошо подчеркивает «невинность» статуи, а здешний приют для подкидышей не так велик, как, например, флорентийская «Casa degli fanciulli»[36] хотя римский простолюдин охотно берет себе оттуда жену, так что это учреждение вполне заслуживает еще большей поддержки.

Я собирался говорить о священниках, а заговорил о женщинах, и это могут поставить мне в минус. Я прекрасно понимаю всю трудность целибата и знаю, что «именно те, кто все время занят исправлением дороги на небо, не могут в то же время спокойно по ней шагать, а те, кто несет фонарь на палке, спотыкаются чаще, чем идущие позади».