Стихотворения. Рассказы. Пьесы

Рабочий. Так вот. Доктор Лей отправился в небольшую деловую поездку — пропагандировать «Силу через радость»,^{148} — и повстречался ему некий бонза времен Веймарской республики, по имени… ну, называть не стоит; а было это, скажем, в концлагере, — но только как же попал туда доктор Лей, такой рассудительный человек? Бонза его спрашивает, как он добивается того, что рабочие сейчас все готовы проглотить, чего бы они раньше никак не стерпели. Тут доктор Лей указывает на кошку, которая мирно грелась на солнышке, и говорит: «Допустим, вы хотите угостить ее порцией горчицы и чтобы она ее проглотила, терпит она ее или не терпит. Как вы этого добьетесь?» Бонза берет горчицу и сует кошке в рот. Та, понятное дело, выплевывает ему эту самую горчицу прямо в лицо. Ни черта кошка не проглотила, только всего его исцарапала. «Нет, голубчик, — говорит ласково доктор Лей, — так у вас ничего не выйдет. Посмотрите, как делаю я». Он изящно берет на палец горчицу и, глазом не моргнув, заправляет ее несчастной кошке в задний проход…

(Обращаясь к женщинам.) Вы меня извините, но из песни слова не выкинешь. Кошка, совсем очумев — ведь боль отчаянная, — тотчас принимается вылизывать из-под хвоста весь заряд горчицы. «Вот видите, любезный, — торжествует доктор Лей, — кошка ест горчицу! И добровольно!»

Все смеются.

Да, смешная история.

Штурмовик. Теперь дело у нас пошло. Добровольная трудовая повинность — об этом поговорить любят. Самое скверное, что никто не пытается больше оказывать сопротивление. Заставляют нас жрать навоз, а мы еще спасибо говорим.

Рабочий. Ну нет, тут я с вами не соглашусь. Вот было на днях — я стою на Александерплаце и раздумываю, пойти ли мне на добровольную трудовую службу от большого чувства или ждать, когда меня туда загребут вместе с другими. Из продуктовой лавки на углу выходит маленькая, худенькая женщина, сразу видно — жена пролетария. Позвольте, говорю я, с каких же это пор в Третьей империи объявились вдруг опять пролетарии, когда у нас, так сказать, народное единство, включая самого Тиссена?

^{149} «Ах, что вы, — говорит она, — сейчас, когда маргарин так подскочил в цене, — с пятидесяти пфеннигов сразу до марки! — вы будете меня убеждать, что у нас народное единство!» Мамаша, говорю я, будьте осторожны, что вы, право, так передо мной нараспашку, я же истый немец до мозга костей. «Да, кости! — говорит она, — а на костях-то нисколечко мяса, а в хлебе одни отруби». Вот куда загнула! Я стою огорошенный и бормочу: покупали бы уж лучше масло, оно полезней. Только не экономить на еде, это ослабляет силу нации, чего мы никак не можем себе позволить пред лицом врагов, которые окружили нас со всех сторон и на самые высшие государственные посты забрались, как нас о том предостерегают. «Нет, — говорит она, — все мы честные немцы до последнего нашего издыхания, которого и ждать, пожалуй, недолго осталось ввиду военной опасности. А вот недавно, когда я хотела, — говорит она, — отдать свой плюшевый диван в комитет «Зимней помощи», — а то, я слышала, Геринг спит уже на голом полу, потому что у нас недохват сырья, — так мне там в комитете сказали: лучше бы нам сюда рояль — для «Силы через радость», знаете! А тут мука пропала. Я, значит, забираю из «Зимней помощи» свой диван и иду с ним в лавку к старьевщику — тут же за углом, я уже давно хотела купить полфунта масла. А в молочной мне говорят: сегодня, уважаемая соплеменница, никакого масла не будет, не угодно ли пушку?^{150} Давайте, говорю я», — это она мне говорит. А я ей: как же так, к чему же это пушки, мамаша? Кушать их на пустой желудок? «Нет, — говорит она, — но уж если мне помирать с голоду, надо кстати разнести всю эту мразь с Гитлером во главе…» Что, что такое, кричу я в ужасе. «…С Гитлером во главе мы, — говорит она, — и Францию одолеем — раз мы уже бензин из шерсти добываем». А шерсть? — говорю я. «А шерсть, — говорит она, — из бензина. Шерсть нам тоже нужна. Когда попадет в «Зимнюю помощь» хороший отрез старого доброго времени, его обязательно урвет кто-нибудь из правления. Если бы Гитлер знал, — говорит она, — но он ничего не знает, его дело — сторона, он, говорят, и в высшей школе не учился». Ну как услышал я такой разлагающий разговор, у меня просто язык отнялся. Сударыня, говорю я, вы постойте минутку, я только загляну тут в одно место на Александерплаце.^{151}

Так что же вы думаете, возвращаюсь я с агентом, а она не изволила дождаться!.. (Прекращая игру.) Ну что вы на это скажете?

Штурмовик(продолжая игру.) Я? Гм, что я на это скажу? Я, пожалуй, посмотрю неодобрительно. Сразу же на Александерплац? — вот что я, пожалуй, скажу. Да с тобой и поговорить нельзя!