Стихотворения. Рассказы. Повести

Все снится: дочь есть у меня,И вот я, с нежностью, с тоской,Дождался радостного дня,Когда ее к венцу убрали,И сам, неловкою рукой,Поправил газ ее вуали.Глядеть на чистое чело,На робкий блеск невинных глазМне почему-то тяжело,Но все ж бледнею я от счастья,

Крестя ее в последний часНа это женское причастье.Что снится мне потом? ПотомОна уж с ним, — как страшен он! —Потом мой опустевший дом —И чувством молодости странной,Как будто после похорон,Кончается мой сон туманный.

7. VI. 23

«Опять холодные седые небеса…»

«Опять холодные седые небеса,

Пустынные поля, набитые дороги,На рыжие ковры похожие леса,И тройка у крыльца, и слуги на пороге…»— Ах, старая наивная тетрадь!Как смел я в те года гневить печалью бога?Уж больше не писать мне этого «опять»Перед счастливою осеннею дорогой!

7. VI. 23

Ночь

Ледяная ночь, мистраль

(Он еще не стих).Вижу в окна блеск и дальГор, холмов нагих.Золотой недвижный светДо постели лег.Никого в подлунной нет,Только я да бог.Знает только он моюМертвую печаль,Ту, что я от всех таю…Холод, блеск, мистраль.

1952

Рассказы

Повести

Антоновские яблоки

^{47}

I

…Вспоминается мне ранняя погожая осень. Август был с теплыми дождиками, как будто нарочно выпадавшими для сева, — с дождиками в самую пору, в средине месяца, около праздника св. Лаврентия. А «осень и зима хороши живут, коли на Лаврентия вода тиха и дождик». Потом бабьим летом паутины много село на поля. Это тоже добрый знак: «Много тенетника на бабье лето — осень ядреная»… Помню раннее, свежее, тихое утро… Помню большой, весь золотой, подсохший и поредевший сад, помню кленовые аллеи, тонкий аромат опавшей листвы и — запах антоновских яблок, запах меда и осенней свежести. Воздух так чист, точно его совсем нет, по всему саду раздаются голоса и скрип телег. Это тархане, мещане-садовники, наняли мужиков и насыпают яблоки, чтобы в ночь отправлять их в город, — непременно в ночь, когда так славно лежать на возу, смотреть в звездное небо, чувствовать запах дегтя в свежем воздухе и слушать, как осторожно поскрипывает в темноте длинный обоз по большой дороге. Мужик, насыпающий яблоки, ест их с сочным треском одно за одним, но уж таково заведение — никогда мещанин не оборвет его, а еще скажет:

— Вали, ешь досыта, — делать нечего! На сливанье все мед пьют.

И прохладную тишину утра нарушает только сытое квохтанье дроздов на коралловых рябинах в чаще сада, голоса да гулкий стук ссыпаемых в меры и кадушки яблок. В поредевшем саду далеко видна дорога к большому шалашу, усыпанная соломой, и самый шалаш, около которого мещане обзавелись за лето целым хозяйством. Всюду сильно пахнет яблоками, тут — особенно. В шалаше устроены постели, стоит одноствольное ружье, позеленевший самовар, в уголке — посуда. Около шалаша валяются рогожи, ящики, всякие истрепанные пожитки, вырыта земляная печка. В полдень на ней варится великолепный кулеш с салом, вечером греется самовар, и по саду, между деревьями, расстилается длинной полосой голубоватый дым. В праздничные же дни около шалаша — целая ярмарка, и за деревьями поминутно мелькают красные уборы. Толпятся бойкие девки-однодворки в сарафанах, сильно пахнущих краской, приходят «барские» в своих красивых и грубых, дикарских костюмах, молодая старостиха, беременная, с широким сонным лицом и важная, как холмогорская корова. На голове ее «рога», — косы положены по бокам макушки и покрыты несколькими платками, так что голова кажется огромной; ноги, в полусапожках с подковками, стоят тупо и крепко; безрукавка — плисовая, занавеска длинная, а понева — черно-лиловая с полосами кирпичного цвета и обложенная на подоле широким золотым «прозументом»…

— Хозяйственная бабочка! — говорит о ней мещанин, покачивая головою. — Переводятся теперь такие…