Стиль модерн

Она рухнула на стул. К ней подошел гарсон[46], пожилой человек, как и большинство остававшихся в городе мужчин. Лиане хотелось выпить чего-нибудь крепкого вроде абсента, но после 15 августа было запрещено его подавать. Она удовлетворилась чаем, выпила две или три чашки, и успокоилась.

Какая идиотка, захотела наняться к аристократкам! Она прожила восемнадцать месяцев с графом, относившимся к ней как к повелительнице и не обманывавшим ее — только, может, в мыслях с Файей, — и поэтому она решила, что война, создав моду на добродетель, сделает исключение для нее, Лианы де Шармаль, экс-субретки из Сомюра, полусодержанки высшего класса!

Она сделала последний глоток чая и стала смотреть на улицу. Проехавшим трамваем управляла женщина. Меньше автомобилей, мало лошадей: их реквизировали для сражений. Но много велосипедов, а еще две недели назад на них ездили только чудаки. Что особенно бросалось в глаза, так это то, что улицы Парижа стали серее. Иногда, правда, какая-нибудь женщина осмеливалась надеть что-то более светлое, не в силах окончательно убрать в шкаф летние одеяния при виде первых осенних листьев. Даже такие редкие, эти одежды вселяли в Лиану немного надежды.

Мимо шел продавец газет, хмурый, молчаливый: было запрещено выкрикивать на улицах новости. Она попросила у него «Фигаро», открыла светскую хронику. Рубрика некрологов непомерно разрослась, воскрешая страхи Лианы: Смерть за Францию. Погиб на поле славы. Итак, умирали все: молодые люди, менее молодые, богатые, блистательные. Пора было признать: ряды тех, на кого Лиана до сих пор смотрела весьма равнодушно, считая себя под покровительством д’Эспрэ, начали редеть. Даже в прошлом году, в Довиле, во время разговоров о возможной войне она всегда успокаивала себя мыслью: «Даже если не будет Эдмона, всегда найдутся богатые или же просто-напросто очень молодые и очень красивые мужчины в поисках удовольствий…» И вот они начали умирать — это написано в газете большими черными буквами…

Лиана скомкала страницы, отодвинула стул. Куда пойти? Перед ней опять все было как в тумане. Она снова вернулась к тому дню, два года назад, когда поезд уходил из Сомюра и они оказались лицом к лицу с миром, чьих законов не знали. Но как, зачем бороться теперь, когда Файи уже нет рядом?

Долго она бродила по улицам, отмечая все более удручавшие ее детали: на столь хорошо знакомом ей перекрестке не было продавщицы цветов, пропал и зазывала, маленький вымогатель денег. Ни одной бриоши, ни одной булочки или круассана на витринах: недавнее постановление запрещало их печь. Повсюду — обескровленные проспекты, грустные бульвары. Несмотря на солнце, весь город был бесцветен и молчалив.

От долгой ходьбы ноги устали, ведь Лиана привыкла ездить на фиакре или в автомобиле. Она уже хотела повернуть обратно, когда заметила свое любимое кафе-танго. Они часто танцевали здесь с д’Эспрэ. Когда она уставала, они садились друг напротив друга, и он нежно наблюдал, как она пила darjeeling

[47] и хрустела лимонными пирожными. Как-то раз он перевел ей слова песни, под которую они танцевали, и теперь, очутившись вновь перед закрытой дверью кафе-танго, его опущенными занавесками, перед его теплым пыльным фасадом, она вспомнила текст:

«Ставки сделаны, малышка Нана, еще тогда, когда ты жила в нищете. Теперь ты танцуешь с богатеями, но я надеюсь, что твой простофиля зашибет много денег или ты сама вышибешь всех танцующих сутенеров…»

Консьержка вынырнула из своей комнаты и недобро посмотрела на Лиану. Та ускорила шаги, и мелодия танго проследовала за ней.

«Искупление», — сказала герцогиня, перед тем как выставить ее за дверь. Нет, не будет искупления! Ей только девятнадцать лет, и все радости жизни еще впереди. У нее есть сбережения, а война не может длиться вечно.

Лиана медленно вернулась к Опере. На лотке у продавщицы газет она заметила любимые солдатами почтовые открытки с фотографиями знаменитых женщин. Там красовалась и Файя в своем костюме из «Минарета». Длинные волосы, разметавшиеся по бедрам, крепкая грудь под легким болеро, длинный силуэт, соблазнительная улыбка: ее образ, тысячу раз повторенный, побывает на всех фронтах — даже сидя взаперти в собственной квартире, она все равно присутствовала повсюду.