Мнение о том, что при сталинском полицейском государстве некоторые вольности руководителей предприятий сознательно позволялись как часть негласного контракта, подтверждается и тем фактом, что в сталинском государстве периодически повторялись жесточайшие чистки, которые никак не объяснить иным образом. Периодически, когда положение дел становилось совсем плохим, Сталину приходилось прибегать к использованию частной инициативы в большей степени, нежели это допускало устройство его тоталитарной системы. Например, сразу после Второй мировой войны режим посчитал необходимым использовать некоторые элементы частной собственности для быстрого восстановления промышленности по производству товаров народного потребления. Были организованы рабочие кооперативы (артели), которые были очень похожи на малые частные предприятия. Как только, спустя несколько лет, производство товаров народного потребления до некоторой степени стабилизировалось, артели были закрыты, а многие из их членов отправлены в тюрьму. Учитывая, что в шкале предпочтений Сталина уважение прав человека и даже человеческой жизни занимали очевидную нулевую отметку, Сталин создал самый «дешевый» механизм экономического планирования, который только можно представить: во-первых, назначение очень жестких, а иногда откровенно «бессмысленных» планов, которые держали субъектов экономической деятельности в постоянном трепете33
. Во-вторых, молчаливое согласие закрывать глаза на мелкие нарушения, дававшее хоть какую-то возможность дышать и проблеск надежды. Наконец, широкомасштабные чистки, происходившие с удивительной периодичностью34. Проводившиеся чистки, помимо психологического эффекта, успешно производили перетасовку иерархической колоды, что не давало возможности сформировать стабильные иерархические структуры на нижних уровнях, которые могли бы приобрести слишком много власти. Эта система напоминала ротационную систему, до сих пор использующуюся в фирмах и правительственных учреждениях Японии для предупреждения коррупции. Однако «ротация» при сталинском режиме часто означала смертный приговор для «ротируемого». В отсутствие рынков и в отсутствие стимулов высокого уровня, создаваемых рынками, единственным механизмом принудительного исполнения, на который могли рассчитывать планировщики, оставался постоянный смертельный страх, в котором держали всех субъектов экономической деятельности. Таким образом, неутомимая машина подавления была неотъемлемой частью механизма плановой экономики, а когда исчез страх перед чистками, субъектам экономики и промежуточным контролирующим инстанциям не понадобилось много времени, чтобы обнаружить (и они обнаружили), что они могут выгодно взаимодействовать в управленческом бездействии не только для выполнения плана, но и для извлечения личной выгоды.Решение Хрущева об отмене наиболее ужасных сторон сталинской практики остается, на наш взгляд, одной из двух величайших загадок в истории плановой экономики (второй загадкой остаются реформы Горбачева, которые привели в конечном итоге к падению системы). Возможно, Хрущев мог бы продолжить то же царство террора, во всяком случае, еще в течение какого-то времени (так же как Горбачев, наверное, еще мог бы править в течение многих лет, по мере постепенного упадка Советского Союза). Для того чтобы не уходить слишком далеко в сторону от темы нашего главного обсуждения, ограничимся тем, что скажем одно: и Хрущев и Горбачев первоначально пришли к власти на очень ненадежной основе, и им было необходимо отладить баланс интересов различных мощных групп внутри иерархии, от поддержки которых они зависели. Это могло быть одной из причин, по которой они предпочли более либеральную и терпимую политику, нежели политика их предшественников, правлению которых никто не смел бросить вызов. (Для Горбачева таким предшественником, несомненно, был Брежнев, хотя технически после Брежнева в течение короткого времени правили еще двое кратковременных правителей.) Существовали и другие факторы35
. Каковы бы ни были причины, Хрущев, а затем Косыгин и Брежнев приступили к далеко идущей трансформации механизма планирования, что, как оказалось позднее, имело самые серьезные последствия для «эффективности» (с тоталитарной точки зрения) и самой жизнеспособности плановой экономики. Ниже мы представим краткий очерк событий от начала хрущевских реформ до краха коммунизма и сосредоточимся на изменении схем стимулов, относительного баланса сил между коммунистическим главным владельцем и его субъектами экономики, а также на возникновении групп влияния, интересы которых были отличны от интересов членов высшего эшелона иерархии Коммунистической партии. Для общего понимания функционирования плановой экономики рекомендуем обратиться к работе Хьюэта [53].