Стирая границы

– Мы тоже тебя любим, пап – сквозь слёзы выдавила я.

На следующий день состоялись похороны. Мы ранним утром поехали в Дервен. В церкви собрался чуть ли ни весь город. Все мы собрались, чтобы проводить бабушку в последний путь. Пастер произнёс речь, затем гроб отнесли на кладбище. Все те, кто были в церкви, отправились и на кладбище вместе с нами. Когда все разошлись у могилы остались я, мама и папа. Бабушка Эмма – это мать мамы, и ей сейчас тяжелее всего. Мама не могла успокоиться и еле держалась на ногах. Папа придерживал её, а я смотрела на надгробие. На фото бабушка улыбается, она счастлива на этом фото. Я вспоминаю её смех, как она улыбалась, когда я маленькая наряжалась в самое красивое платье и устраивала для неё концерт. Вспоминаю, как разбила её любимую статуэтку, но она не поругала меня и не наказала. Мы вместе слепили слоника из солёного теста, и бабушка поставила его на самое видное место. Тогда она сказала, что этот нелепый слоник, который мы слепли вместе, для неё самая дорогая вещь. Меня уничтожает та мысль, что я так мало с ней проводила времени. Она жила всего в двух-трёх часах езды от нас, а я редко к ней наведывалась. Как она была расстроена, что этим летом я не осталась ещё на неделю. Её грустный взгляд у меня перед глазами. Я закрыла лицо руками и качала головой. Горячие слёзы обжигали мои щёки. Папа подошёл ко мне и крепко обнял. Я уткнулась головой ему в плечо, и сжимала руками его рубашку.

Пробыв ещё минут 10 на кладбище, мы отправились в дом к бабушке. Приехал нотариус и озвучил нам завещание. Дом и машину дедушки бабушка завещала маме (то есть нашей семье), и тёте Элли. Элли – это сестра мамы. Она вышла за муж за немца, и уехала в германию 10 лет назад. С тех пор она сюда не приезжала, лишь посылала нам рождественские подарки и открытки на все остальные праздники. Тётя Элли сильно поругалась с мамой и бабушкой, что между ними стряслось, я так и не узнала. Мама об этом говорить не хочет, ну я и не лезу с расспросами. Приехать она сможет только через неделю. Мама не удержалась и рявкнула ей в трубку «Не приехать на похороны собственной матери, это уже слишком!» её муж лежал в больнице после операции, поэтому она и не могла его оставить. Нотариус уехал. Я и родители прошлись по дому и саду. Бабушка уже собрала урожай. Я обомлела, увидев, как расцвели посаженные нами цветы. Они были прекрасны. Я подошла к ним ближе и склонилась, тихо шепча:

– Теперь вы совсем одни. Вашей любимой хозяйки нет. Но я обещаю, что следующей весной или летом, я обязательно приеду и позабочусь о вас, чтобы вы жили и цвели ещё очень долго – по щеке медленно скатилась слеза. Я аккуратно ощупала каждый бутон. Папа окликнул меня. Нам пора уезжать. Я мысленно попрощалась с садом и с домом. Папа завёл машину. Я смотрела в заднее окно и не отрывала взгляда от дома, который оставался всё дальше и дальше.

***

Прошёл уже первый учебный месяц. Мы с Грейс, сразу же, как я вернулась из Денвера, отправились в полицию и написали заявление на Алекса. Я привела в доказательство видео, где Алекс продал наркотики, показала синяки, которые оставил на моём теле Мартин, когда хватал меня и пытался меня изнасиловать. Грейс сняла, так скажем побои. Разодранные коленки со шрамами и синяки на руке и один на лице, который был уже едва заметен. Суд состоялся через неделю после нашей заявки. Пришли все те девушки, которые также были жертвами Алекса. Ему, бесспорно, вынесли приговор о наркоторговле и насилии. Родители на этот раз его уже вытащить никак не смогли, и никакие деньги тут не выручил бы. Присяжные были на стороне девушек-жертв, к тому же моё видео, было веским доказательством уже по одной статье. В итоге его посадили только на 6 лет, но в колонию строгого режима. Срок смягчили, ссылаясь на то, что он психически не здоров и несовершеннолетний, да и его родители всё же как-то умудрились кому-то всучить пачку денег, лишь бы их сыночку не дали реальный срок, а он, между прочим, в 10 лет.