Стивен Кинг: печально-удушающий феномен молящихся мальчиков

Для меня стал настоящим шоком роман Стивена Книга «Безнадега» — если не ошибаюсь, именно там появляется образ «молящегося мальчика». Создавалось полное впечатление, что сие творение вышло из-под пера вышеописанного пастора, автора «Адской/ангельской войны». Куда пропал всегда ясный, трезвый взгляд Кинга на людей, взгляд писателя, умевшего увидеть за личиной неудачника светлую душу, разглядеть гнилое нутро вылощенного господина, пустоту — в обличии ханжи? Что случилось с этим человеком? В аварию, может быть, попал? Хорошо бы выяснить.

Чем иначе объяснить, что Стивен Кинг вдруг «обрел истину» — убогую, обкромсанную, тоскливую «истину», несостоятельность которой еще недавно сам так убедительно показывал в своих книгах? Почему он заговорил в один голос с преподобным Нилом Андерсоном? Сочинения этого светила баптистской мысли давала мне одна благочестивая дама, которая после прочтения «Мракобеса» (роман Елены Хаецкой) сочла за долг меня просветить. Эта книга настолько благочестива, что слово «сатана» на ее страницах всегда написано с маленькой буквы, даже в начале предложения. Там, например, описывается чрезмерно ревнивый к вере студент. Сей юноша всегда в обеденный перерыв вступает с Господом в мысленную связь: «Куда мне, Господи, пойти: в закусочную Билла или в пиццерию на углу?» И Господь всегда четок в указаниях: «Ступай ныне к Биллу, отроче, и познай там два гамбургера». Кстати, преподобный Нил Андерсон считает, что здесь студент переусердствовал.

А вот Стивен Кинг и его «молящийся мальчик» так не считают. Господь в поздних произведениях Кинга дает персонажам именно такие предельно конкретные указания: «Отодвинь бочку, за ней — подземный ход» и т. д. А чего стоят маленькие «доктора», призванные оборвать нить жизни? Их видит герой. Тайна «докторов» проста: одни люди отходят мирно, и «доктора» тоже к ним приходят мирные, а другие гибнут внезапно, и «докторишки» прибегают гаденькие.

Скучным ханжеством пропитаны все поздние романы Кинга, и он сделался совершенно неинтересен. Человек в его последних вещах не может ничего. Он должен быть ханжой и «надеяться на Господа — включать зажигание». Ему не следует искать в себе искры Добра — те самые искры, которые делают его сильнее всякого беса, всякого Зла. (Ведь известно, что человек может вынести присутствие Бога, а дьявол — не может!) Нет, теперь эти персонажи исключительно добродетельны и постоянно донимают Бога то неисправным зажиганием, то пиццерией. И писатель хочет нас убедить, что это может сработать! Отсюда — полный творческий провал.

Из книг Стивена Кинга исчез человек — его способность любить, бороться, быть свободным. И вкупе с этим исчезло то, что делало Кинга писателем, внимательным к деталям беллетристом — помимо и вне «страшков». Oт неприятия буржуазной морали, со всем ее занудством, Стивен Кинг пришел к тому, что все-таки рухнул в нее и сделался апологетом «религии жевательной резинки». Победа над Злом, которую одерживают герои «нового» Кинга, выглядит совершенно неубедительной, потому что она базируется не на свободном союзе человека и Бога, а на убогом сотрудничестве «молящегося мальчика» с его скучным «боженькой»-бухгалтером: на два кило добродетели он отмеряет ровно два кило божественной помощи. Но вот в эту-то «справедливость» совершенно не верится!

Вот и еще один пример мертвечинности, всеубивающей скуки и тупой ограниченности псевдохристианского сектантства. Впрочем, для мещан, тем более американских, — сойдет…