Сто дней Наполеона

Мерсер уже возлежал на сене, когда ему принесли записку от жены местного мельника, предлагавшей свое гостеприимство ему и его офицерам.

Само собой разумеется, мы направились туда. Нас провели в кухню, необыкновенно опрятную, где нас встретила приятная женщина, а один из ее слуг уже разжигал плиту и готовил кофе — неожиданная роскошь! В добавление к этой своей доброте она предложила нам две кровати, которые охотно и с благодарностью заняли лейтенанты Инглби и Булл. Что касается меня, я предпочел не снимать одежду, чтобы не надевать ее утром сырой, и потому отказался. Кофе так освежил нас, что, несмотря на усталость, мы провели приятный час за разговором с нашей доброй хозяйкой и шутками с ее слугой Коше, добродушным, глуповатым калибаном[68]. Наконец наши веки стали тяжелеть. Леди удалилась в свою спальню, Коше куда-то спрятался, и мы, утонув в старомодных креслах с высокими спинками, вскоре погрузились в забытье».

Утро 14-го было прекрасно, воздух был наполнен пением птиц. Солдаты поднялись, вернулись к своему кораблю, аккуратно выгрузили оружие и обозы, затем пошли в комиссариат на выдачу пайков. Они ждали около четырех часов, и у Мерсера было время осмотреть свои войска; их состояние показалось ему «неудобным до чрезвычайности». —

«Наши благородные лошади, еще вчера столь ухоженные и горячие, стояли с поникшими головами и взлохмаченные, ясно показывая, какой урон нанесли им, бросив из жаркого стойла прямо в ледяную воду, а затем выставив более чем на семь часов на открытом берегу, под такой бурей из дождя и ветра, какую мы наблюдали вчера… Что касается наших солдат, то они выглядели измученными, их одежда была вся перемазана грязью, сабли заржавели и меховые киверы поникли под дождем. Однако они все еще демонстрировали тот же боевой дух и рвение, которое всегда отличало конную артиллерию, особенно шотландцев».

Действительно, поев, войска бодро выехали в Брюж, и к 15-му числу они были в наилучшем расположении духа. Накануне они остановились на постой в деревне Гистель, где хозяева хорошо их приняли. «Новизна обстановки развлекла их, и у каждого было что рассказать о приключениях прошлой ночи». Когда они вошли в Брюж и услышали мелодичный перезвон его колоколов, они окончательно удовлетворились своим положением.

В тот же самый день Мишель Ней, князь Московский, вернулся в Париж, выполнив задачу, поставленную перед ним Наполеоном три недели назад. Вскоре он понял из слухов, бродивших по столице, что его хвастливое обещание, данное Людовику в то время, когда он уезжал на борьбу с Наполеоном, не только не было забыто, но и стало самым популярным анекдотом. Хотя многие из бонапартистов сами были перебежчиками, все они изображали презрение к нему за ту роль, которую он сыграл. Ней не смог ни придержать язык, ни удержаться от рисовки. Чтобы, без сомнения, развлечь кого-то, в Дижоне, на пути к Парижу, он сказал: «Я поздравлял себя с тем, что заставил императора отречься, и вот я снова здесь, чтобы ему служить!» Ничто не могло быть более опасным во времена политической нестабильности, при случае он стал бы очень подходящим кандидатом на роль козла отпущения. Наполеон сам слышал о неблагоразумном поведении Нея и приветствовал его весьма сухо. Расстроенный, Ней вернулся в свое поместье, и о нем ничего не было слышно в течение нескольких недель. Если бы только он там и оставался!..

Наполеон переменил место постоянной резиденции с дворца Тюильри на Елисейские поля. Поскольку Мария Луиза и его сын не вернулись, нормальная жизнь двора была невозможна, и он приберег большой дворец до лучших дней, используя его только для приемов и церковных служб, которые в то время пунктуально посещал. Помимо подготовки армии, он был занят укреплением Парижа и снабжением крепостей на границе.