Сто дней

Я посчитал такую аргументацию солипсической и подумал было, что надо сказать Агате об этом — не только ради того, чтобы возразить ей, но и в надежде, что она не знает слова «солипсический» и что я смогу объяснить ей его значение. Однако уже через пару шагов я оставил эту мысль и спросил Агату, что же ее тогда интересует. И тут же пожалел об этом, ибо ответ ее сразил меня, как удар кулаком наотмашь. Впрочем, откровенно говоря, все было немного сложнее. Меня интересуют парни, ответила она, и в ее голосе я не расслышал ни малейшего колебания, ни единой нотки сомнения. Ответ был ясным, серьезным и бесстыдным. С такой же недвусмысленностью она могла бы сказать, что интересуется искусством девятнадцатого столетия или обрядовыми масками лега. Парни… Я наверняка не относился к этим парням. Я видел перед собой широкоплечих, бывалых, лихих парней, у меня же не имелось ни одного из всех этих достоинств.

Почему-то ее слова не показались мне такими уж обидными, и нужно было дать ей понять, что меня подобными откровениями из равновесия не выведешь. Что же интересует тебя в парнях? — спросил я, и задать такой вопрос мог, конечно, только полный идиот. В ответ она лишь хихикнула, и в этот момент над озером появилась длинная шеренга молодцов с обнаженными фаллами, и я увидел, как Агата начала рассматривать их одного за другим — так, как рассматривают насекомых. Увы, моего среди них не было, и у меня не оставалось иного выхода, кроме как переменить тему.

Давай возьмем лодку, предложил я, но она не выказала к этому никакой охоты. Я не поверил: прокатиться на лодке всегда приятно. И тогда, сказав несколько слов как бы в свое оправдание, она призналась, что не умеет плавать. Я не счел это веской причиной для отказа, и вскоре мы сидели в уютном челноке, она — на корме, в слишком просторном спасательном жилете, я работал веслами, спиной к солнцу, обливаясь потом. Она сразу же вцепилась в бортовой леер и спустя четверть часа убедила меня, что прогулка на лодке не обязательно и не в любом случае должна доставлять удовольствие.

Между тем мечта провести ночь в отеле с Агатой перестала казаться мне несбыточной. Поскольку, однако, я еще не знал, что мы проведем ночь не в двуспальной кровати, а в моей «тойоте», то все надежды связывал с небольшим количеством спиртного. Оно должно было поспособствовать тому, чтобы возникла довольно любопытная ситуация: в стране, которая Агату не интересует, она тем не менее целует парня, который ее тоже не интересует.

Однако сложиться такой ситуации было не суждено. В развитие событий вмешалась история, которая уже не раз разрушала чары любовных романов на берегах Киву и наполняла это озеро трупами. История, которая всякий раз, когда ее рассказывали, несла стране смерть и запустение. Первые ее главы создавались в древние времена, передавались из уст в уста шепотом, но теперь за дело взялись новые сказители: они принялись доносить до слуха людей центральные главы. И делали это зычными голосами.

Считалось, что была некая тайна. Тайна, которая держала эту страну в узде. На самом деле никакой тайны не было, ибо каждый знал, в чем суть дела, но существовало табу — обязательное для всех. Оно с самого начала определяло исторические пути развития этого края и действовало по сей день, вторгаясь в жизнь каждого человека. Люди здесь были не просто людьми: не только башмачниками или земледельцами, лекарями или кучерами, сыновьями, матерями, дочерьми — в общем, не только кем угодно. Перво-наперво каждый человек принадлежал либо к группе высокорослых, либо к группе низкорослых. Зарубежные специалисты, работавшие в этой стране, остерегались точных обозначений. Это были запретные названия, связанные с бедами и несчастьями — с убийствами, гонениями, революциями, войнами. Мы никогда не спрашивали человека о его национальной принадлежности, потому как не знали, чем, строго говоря, эти группы были: племенами, этносами или кастами. Низкорослые или высокорослые — все они говорили на одном языке, и мы понятия не имели, как их отличить друг от друга, чтобы не оставалось никаких сомнений. Были, конечно, очень рослые высокорослые, с относительно светлой кожей и тонким носом, а рядом были низкорослые маленького роста, с более темной кожей, чем у высокорослых, с широкими носами и толстыми губами. И если бы существовали только эти типы, все выглядело бы проще простого. Но были, к сожалению, еще и высокорослые низкого роста и низкорослые высокого роста. Были высокорослые большого роста с темной кожей, низкорослые со светлой кожей и тонким носом, высокорослые с темной кожей и толстыми губами. Превеликое множество комбинаций, и в девяти из десяти случаев нельзя было определить, кого ты видишь перед собой — низкорослого или высокорослого.