Сто лет одиночества. Повести и рассказы

Под отчаянные вопли жены полковник привязал петуха к печи и сменил воду в его миске.

— А они сказали, что даже наша смерть их не остановит. Что петух принадлежит не нам, а всему городу.

Лишь когда жена замолчала, полковник взглянул в ее потерянное лицо и с удивлением обнаружил, что оно не вызывает в нем ни чувства вины, ни жалости.

— Они поступили правильно, — спокойно сказал он. И потом, ощупывая карманы, добавил как-то особенно мягко: — Петух не продается.

Жена проводила его до спальни. Полковник как будто бы был таким, как обычно, и в то же время далеким, словно она видела его на экране. Он вынул из шкафа деньги, прибавил к ним те, что оставались у него в карманах, пересчитал и спрятал в шкаф.

— Здесь двадцать девять песо, мы вернем их куму Сабасу, — сказал он. — Остальные уплатим, когда получим пенсию.

— А если не получим? — спросила женщина.

— Получим.

— А если все-таки не получим?

— Тогда, значит, не уплатим.

Он нашел под кроватью новые ботинки. Вернулся к шкафу за картонной коробкой, вытер подметки тряпкой и положил ботинки в коробку, как они лежали, когда жена принесла их в воскресенье вечером.

Женщина не шевелилась.

— Ботинки вернем в магазин, — сказал полковник. — Это еще тридцать песо.

— Их не примут, — сказала жена.

— Должны принять, — возразил полковник. — Я надевал их только два раза.

— Турки этого не понимают, — сказала женщина.

— Должны понимать.

— А если не понимают?

— Ну и пусть не понимают.

Они легли без ужина. Полковник подождал, пока жена кончит молиться, и погасил лампу. Но уснуть не мог. Он услышал колокола киноцензуры и почти сразу же после этого — а на самом деле часа три спустя — сигнал комендантского часа. От холодного ночного воздуха дыхание жены снова стало хриплым. Глаза полковника все еще были открыты, когда она заговорила с ним, на этот раз спокойно, примирительно.

— Ты не спишь?

— Нет.

— Прошу тебя, подумай как следует. Поговори завтра с кумом Сабасом.

— Он не вернется до понедельника.

— Тем лучше, — сказала женщина. — У тебя будет три дня, чтобы передумать.

— Мне нечего передумывать, — сказал полковник.

Липкие туманы октября сменились приятной свежестью. Декабрь снова напоминал о себе — выпь кричала теперь в другое время. В два часа полковник все еще не спал. И знал, что жена тоже не спит. Он повернулся в гамаке.

— Ты не спишь? — снова спросила женщина.

— Нет.

Она немного помолчала.

— Мы не можем себе это позволить. Подумай только, что такое для нас четыреста песо.

— Уже недолго осталось, скоро придет пенсия, — сказал полковник.

— Я слышу об этом уже пятнадцать лет.

— Вот именно, — сказал полковник. — Поэтому теперь она не заставит себя ждать.

Жена надолго умолкла. Но когда она заговорила вновь, полковнику показалось, что не прошло и секунды.

— У меня такое чувство, что эти деньги не придут никогда.

— Придут.

— А если не придут?

На это полковник уже не ответил. Первые крики петуха разбудили было его, но он тут же опять погрузился в сон, глухой, без сновидений. Когда он проснулся, солнце стояло высоко. Жена еще спала. Методично, хотя и с двухчасовым опозданием, полковник проделал все, чем обычно занимался по утрам, и стал ждать жену, чтобы сесть завтракать.

Она появилась из спальни с неприступным видом. Пожелав друг другу доброго утра, они сели за стол в молчании. Полковник выпил чашку черного кофе с куском сыра и сдобным хлебом. Все утро он провел в портняжной мастерской. В час дня вернулся домой и застал жену среди бегоний — она занималась починкой одежды.

— Пора обедать, — сказал он.

— Обеда нет, — сказала женщина.

Он пожал плечами и пошел заделывать лазейки в ограде, через которые дети проникали на кухню. Когда вернулся в дом, стол был накрыт.

За обедом полковник заметил, что жена едва сдерживает слезы. Это его встревожило. Он знал ее характер, твердый от природы и ставший еще более твердым после сорока лет горечи и лишений; даже смерть сына не выжала из нее ни единой слезы.

Он посмотрел на нее с упреком. Она закусила губы, вытерла глаза рукавом и снова принялась за еду.

— Ты не считаешься со мной, — сказала она.

Полковник не отвечал.

— Ты капризный, упрямый и совсем со мной не считаешься. — Она положила ложку и вилку крест-накрест, но тут же суеверно разъединила их. — Я тебе отдала всю жизнь, а теперь оказывается, что петух для тебя важнее, чем я.

— Это не так, — сказал полковник.

— Нет, так, — возразила женщина. — Пора бы тебе понять, что я умираю. То, что со мной происходит сейчас, не болезнь, а агония.

Полковник не произнес больше ни слова, пока не встал из-за стола.

— Если доктор даст мне гарантию, что после продажи петуха у тебя пройдет астма, я продам его немедленно, — сказал он. — Но если не даст — не продам.

После обеда полковник понес петуха на гальеру. Когда он вернулся домой, у жены начинался приступ. Она ходила по коридору с распущенными волосами, раскинув руки и жадно, со свистом втягивая в себя воздух. Она ходила так до самого вечера. А потом легла, не сказав мужу ни слова.

Когда протрубили комендантский час, она еще бормотала молитвы. Полковник хотел погасить лампу, но жена воспротивилась.