Сто лет

Элида почувствовала, как его взгляд пронзает ее насквозь. Даже тогда, когда он не смотрел на нее. Словно поле его зрения было бескрайне и он обладал способностью извлечь Элиду из угла, в котором она пыталась укрыться. Сегодня рукава его рубашки не были закатаны. В гостиной он был совсем другим, чем в кабинете. Если не считать глаз, они у него всегда были одинаковые.

Фредрик сидел выпрямившись и пытался делать вид, что с ним все в порядке. Целитель не стал говорить о его состоянии. Матушка Хауген разлила кофе по чашкам и предложила печенье. Они сидели вчетвером. Элида пила кофе маленькими глотками. Сначала она не следила за словами целителя. Но вот он назвал кайзера Франца Иосифа и антропософа Штейнера. Он встречал и того и другого. Да, он был с ними знаком.

– С Рудольфом Штейнером? Где вы с ним виделись? – спросил Фредрик.

– Первый раз я встречался с ним здесь, в Кристиании. Он ездил с докладами.

– Я читал его работы. – Фредрик так разволновался, что закашлялся, и ему пришлось достать носовой платок.

Марчелло Хауген ждал, пока он перестанет кашлять. А потом начал рассказывать о своих поездках. В Австрию, Венгрию и Германию. Оказалось, он говорит по-немецки.

– Мне всегда хотелось выучить какой-нибудь иностранный язык, да вот не пришлось, – сказал Фредрик.

– Я тоже, вообще-то, самоучка. В моей среде не было принято получать образование. Пришлось всем овладевать самостоятельно. Я люблю читать, и художественную литературу, и научную. Правда, последней на норвежском почти нет. – Он улыбнулся.

– В науке я не очень силен, но пытаюсь не отставать от времени, – сказал Фредрик. – В последние годы машины произвели настоящую революцию. Разумеется, благодаря науке.

– Да. Однако наука – это не только то, что можно доказать или увидеть глазами, – твердо сказал Марчелло Хауген.

– Не спорю, – неуверенно согласился Фредрик. Он не совсем понимал, в каком направлении пойдет разговор.

Элида сидела среди бархатных подушек. Ее руки гладили то юбку, то обивку дивана. Она покрылась испариной.

– В нашей стране не все понимают деятельность Марчелло, – со вздохом сказала матушка Хауген. – Тут не очень-то признают его способности. Не то что в Европе.

– Матушка защищает меня. Однако она видит во мне сына, а не целителя, – засмеялся Марчелло и взглянул на мать.

Потом он заговорил о переполненных купе в поездах, о рабочих-металлистах и о борьбе вдов. О том, что самый страшный бич – это бедность.

– В нашей стране борьба между двумя революционными направлениями уничтожила больше, чем создала, – сказал Фредрик. – По-моему, правы те руководители профсоюзов, которые предпочитают бороться только за повышение заработной платы, не примешивая к этому политику. Вспомните всеобщую забастовку в двадцать первом году… Тогда революционерами оказались не неокоммунисты, а сторонники Транмеля[14]!

– Но разве можно отделять борьбу за повышение заработной платы от политики? – Марчелло Хауген улыбнулся, не разжимая губ.

– Конечно, при сильных лидерах, подающих всем хороший пример.

– Кажется, лидеров профсоюзов недавно посадили в тюрьму за организацию военной забастовки. Я не ошибаюсь?

– Военная забастовка – совсем не то, что борьба за хлеб насущный. – Фредрик порозовел и решительным жестом подкрепил свои слова.

Элида беспокойно задвигалась. Однако Фредрик продолжал с воодушевлением, словно ему чудесным образом стало лучше:

– Военная забастовка началась потому, что люди не хотели, чтобы ими командовала буржуазия, попирающая интересы рабочих. К примеру, закон о тюремном наказании защищал штрейкбрехеров. Тогда как борьба за повышение заработной платы – это просто требование права жить на заработную плату, получаемую за честную работу. Разрешите мне процитировать стихотворение Рудольфа Нильсена.

Сквозь неправые законы,сквозь параграфов препонынадо путь нам пролагать!Если их не одолеем

и пробиться не сумеем,нам свободы не видать!

– Хорошо сказано. Мы согласны. Но ведь вы сами, Андерсен, готовый революционер. Вы занимаетесь рыбным промыслом?

– Как сказать. Скорее, только делаю вид. Занимаюсь, чтобы немного заработать. Усадьба у меня небольшая. Сейчас мы ее продали… Так что теперь я перестал быть и крестьянином. В наших местах если человек не работает руками, его считают чуть ли не покойником, – сказал он с горьким смешком.

– Мой сын сказал, что вы занимаетесь политикой на местном уровне, – отважилась матушка Хауген.

Фредерик с удивлением посмотрел на них обоих:

– Разве я об этом что-нибудь говорил? Марчелло Хауген предостерегающе взглянул на мать и занялся трубкой. Воцарилось молчание, он встал и подошел к окну. Не спеша раскурил трубку, глубоко затянулся. Потом, посасывая трубку, заговорил о том, какую важную роль в жизни общества играют политики на местном уровне.

– К сожалению, наши возможности ограниченны. Но мы все-таки приняли план строительства дороги, – сказал Фредрик.