Сто сорок писем Василия Белова

– Долг писателя, – Белов говорил уже тихим, спокойным голосом, – заботиться об охране нравственной среды. Нынче многие писатели строчат свои романы не оттого, что хотят выразить свое сокровенное, а потому, что им кажется, будто они умеют писать и сей легкий труд дает большие деньги. Но это не так. Меня сегодня не печатают и не дают гонораров. Вот пообещала Петровская академия наук издать книгу, да что-то молчит. Может, вы, Геннадий Николаевич, узнаете там, в Питере, в чем дело?! Окажите содействие. Заодно помогите с приватизацией квартир, мы с Валей Распутиным давно сдали все полагающиеся документы, но чиновники затягивают дело, грозят выкинуть на улицу. У меня дочь там живет, работает в Кремле в музее, да и я сам часто приезжаю с женой в Москву, то по работе, то за лечением.

Селезнев записал все просьбы Белова на календарный лист, лежащий на письменном столе. Посоветовал представить ему общее письмо от всех бывших депутатов СССР и РСФСР, которые остались жить в столице, и тогда он переговорит с президентом… При этом спикер подчеркнул, что письмо должны подписать в первую очередь экс-депутаты с нерусскими фамилиями. Белов удивился, почему недостаточно их фамилий. Пояснение Селезнева повергло и меня, и Белова в замешательство. Оказывается, в администрации Президента к русским писателям относятся, мягко говоря, плохо. Фамилии Белов и Распутин лишь отпугнут чиновников. Лучше сделать так, чтобы письмо подписали такие депутаты, как Шашвиашвили, Голик, Энгвер. С таким пожеланием мы и вышли из кабинета Селезнева.

Через месяц мне пришлось самому звонить в Петровскую академию. Селезнев хоть и обещал Белову походатайствовать об издании его книги, но не сделал этого. С бывшим министром финансов СССР, премьер-министром СССР Валентином Павловым я не связывался, у меня не было ни телефона, ни желания его разыскивать. Надежда была на питерских ученых. Но «академики» отказались печать очерки и статьи Белова, сославшись на отсутствие денег. И тогда я принял решение: издать эту публицистику самостоятельно, за собственный счет.

Письмо пятнадцатое

Дорогой господин Грешневиков, опять я по тебе тужу и скучаю и терпеливо жду твоего спонсора (какое мерзкое словечко!).

Если зайдет Жданов, уговоритесь распространить мою статью (прилагаю) всему депутатскому корпусу. Если потребуется визит к Селезневу – сходим и к нему. Бог даст… Дело архиважное, как говаривал Ильич.

Еще прошу тебя хотя бы узнать, когда будете обсуждать права Человека (писателя), я вот инвалид II группы, а все еще ломлю, вкалываю, ишачу (подбери сам еще с десяток синонимов). Словом, никто нам, грешным, не хочет оплачивать даже больничные листы, потому я их и не беру, когда лежу в больнице.

Все, пока. Привет Сергею Владимировичу (Горохову).

Белов.

Апрель 2001 г.

Вместе с письмом в конверте лежала вологодская газета «Красный Север» с большой статьей Белова «Древо зла». Вышла она 25 апреля 2001 года.

Совместный визит к председателю Государственной Думы Геннадию Селезневу за разрешением распространить статью писателя среди депутатов не потребовался. Он и так дал добро… Пробежал глазами по тексту, выхватил взволновавший его кусок, прочел мне вслух:

«Но вот появились у народа подвижники, как академик Федор Углов, новосибирские профессора, такие совестливые борцы против змия, как Владимир Жданов. Деятели православной культуры, науки и экономики, искусства сомкнули ряды на основе православного христианства. Наши враги, конечно, сразу почувствовали опасность… Всколыхнулись все сатанинские силы, завопили все бесы, вплоть до Евтушенко: «Как? Новый год – и без шампанского? Долой их всех, красно-коричневых заступников нравственности!». Все газетчики, все телевизионные оракулы просто взвились, завопили и завизжали. Дивно ли то, что о «сухом законе» 16-го года, во время войны, до сих пор мало кто знает? А если и знает, то не верит, что народ вводил этот закон повсеместно…