Сто тайных чувств

Дом, где поселились миссионеры, представлял собой сложное сооружение — с одним просторным внутренним двором посредине и четырьмя маленькими внутренними двориками, большим причудливым домом и тремя домами поменьше. Крытые проходы связывали все части воедино. Снаружи дом был огорожен высокой стеной, которая отделяла его от окружающего мира. Никто не осмеливался поселиться в этом доме уже более ста лет, потому что он был проклят. Но чужеземцы говорили, что не верят в китайских призраков. Местные жители говорили Лао Лу: «Не надо там жить! Этот дом преследуют лисьи духи!» Но Лао Лу заверял, что ничего не боится. Ведь он был кули из Гуанчжоу, кули в десятом поколении! Он был достаточно силен, чтобы не бояться тяжелой работы, и достаточно умен, чтобы найти ответ на любой интересующий его вопрос. Например, он мог с ходу сказать, сколько у чужеземок платья, причем не стал бы сомневаться ни секунды. Он запросто заходил в комнаты, где они обедали, считая каждый съеденный кусок. При этом он никогда ничего не украл. По его словам, у мисс Баннер было две пары туфель, шесть пар перчаток, пять шляп, три длинных костюма, две пары черных чулок, две пары белых, две пары подштанников, один зонтик и семь каких-то других тряпок, предназначение которых было ему неведомо. Благодаря Лао Лу я узнала много интересного о чужеземцах. Позже он поведал мне, почему местные жители считали дом проклятым. Оказывается, много лет назад это была летняя резиденция купца, который умер при ужасных, загадочных обстоятельствах. Потом умерли его четыре жены, одна за другой, при тех же ужасных обстоятельствах. Младшая умерла первой, старшая — последней, и все это случилось в период между двумя полнолуниями.

Меня, как и Лао Лу, было непросто испугать. Но должна сказать тебе, Либби-я, то, что произошло пять лет спустя, убедило меня в том, что Призрак Купца вернулся.

3. Собака и боа

После того как мы с Саймоном расстались, мой пес, Бубба, обрел сразу двух опекунов. Саймон претендует на право посещения и выгуливания Буббы по выходным. Не хочу лишать его удовольствия лишний раз подобрать какашки Буббы. Но меня просто убивает его беспечность — ему нравится спускать Буббу с поводка, позволяя псу носиться по собачьим следам на Президио, собачьей площадке на Крисси-Филд, где мощные челюсти питбультерьера, ротвейлера или бешеного коккер-спаниеля могут запросто раскусить полуторакилограммового чи-хуа-хуа пополам.

Тем вечером мы сидели у Саймона, перебирая бумаги, скопившиеся за год нашего совместного бизнеса, который мы пока еще не разделили. С целью уменьшения суммы взимаемых налогов мы решили пока не афишировать наш бракоразводный процесс.

— …Бубба все-таки пес, — сказал Саймон, — он имеет право хотя бы изредка побегать без поводка.

— Ага, и сразу погибнуть. Помнишь, что случилось с Саржем?

Саймон выкатил глаза. Господи, снова этот взгляд: «Только не это!» Сарж, невнятная помесь пекинеса и мальтийской болонки, когда-то был у Кван. На улице он задирал всех собак мужского пола, и как-то раз, лет пять тому назад, Саймон вывел его на прогулку, — без поводка! — и Сарж разорвал нос одному боксеру. Владелец боксера представил Кван счет на восемьсот долларов из ветлечебницы. Я настаивала на том, чтобы платил Саймон. Но Саймон отказался и ответил, коль скоро боксер спровоцировал нападение, пусть хозяин и платит. В итоге Кван пререкалась с лечебницей по поводу каждого пункта взыскания.

— Что, если Бубба наткнется на такого, как Сарж?

— Боксер первый начал, — равнодушно проговорил Саймон.

— Сарж был злобным зверенышем! Ты спустил его с поводка, а в результате Кван пришлось платить по счету!

— О чем ты? Платил владелец боксера.

— О нет, он отказался. Кван сказала, что заплатил он, чтобы тебе не было неловко. Я говорила, помнишь?

Саймон скривил рот; гримаса, всегда предшествующая состоянию сомнения.

— Нет, не помню, — ответил он.

— Ну конечно, не помнишь! Ты помнишь только то, что хочешь помнить!

Саймон усмехнулся.

— О, а ты, конечно, не такая! — И прежде чем я успела ответить, он остановил меня движением руки: — Знаю, знаю! У тебя феноменальная память! Ты никогда ни о чем не забываешь! Так позволь мне сказать, что твое умение цепляться за каждую мелочь не имеет ничего общего с памятью. Ты просто чертовски хорошо запоминаешь старые обиды!

Его слова не давали мне уснуть всю ночь. Неужели я из тех, кто цепляется за старые обиды? Или же его колкости есть не что иное, как попытка самозащиты? И как бы все повернулось, если бы не моя способность запоминать все детали?