Сто тайных чувств

— Я хочу показать вам черный ход, которым когда-то пользовалась прислуга, чтобы попасть в нужную секцию. Да, кстати, в двух шагах отсюда имеется потрясающая частная школа, просто супер. К третьему классу эти чертенята уже знают, как разобрать по косточкам триста восемьдесят шестой компьютер и усовершенствовать его до четыреста восемьдесят шестого! Чему их там только не учат в наше сумасшедшее время!

Мы с Саймоном, не сговариваясь, грянули: «У нас нет детей». И ошарашенно уставились друг на друга. Лестер ухмыльнулся и проговорил:

— Что ж, иногда это очень мудрое решение.

В первые годы нашего супружества мы были захвачены мечтой о ребенке. Нас завораживала идея неисчерпаемости генных комбинаций. Саймон хотел девочку, похожую на меня, я хотела мальчика, похожего на него. После шести лет ежедневного измерения температуры, воздержания от алкоголя в период между месячными и секса строго по расписанию мы наконец обратились к специалисту, доктору Брэди, который заявил, что Саймон бесплоден.

— Вы хотите сказать, что Оливия бесплодна? — уточнил Саймон.

— Нет, анализы показали, что все дело в вас, — ответил доктор Брэди, — из вашего анамнеза также следует, что опущение яичек произошло, когда вам было три года.

— Чего? Я этого не помню. Теперь-то они опустились. Какое это имеет отношение к делу?

В тот день мы многое узнали о сперме — почему она должна храниться при температуре более низкой, нежели температура тела; именно по этой причине яички расположены снаружи. Доктор Брэди сказал, что бесплодие Саймона не было результатом малого числа сперматозоидов; видимо, он был бесплоден со времени наступления половой зрелости, то есть с момента первой эякуляции.

— Но это невозможно, — сказал Саймон, — я ведь знаю, что я могу… Ну, что… В общем… Ваши анализы неправильные.

— Уверяю вас, бесплодие никоим образом не отражается на мужском достоинстве, сексуальном влечении, эрекции, эякуляции или возможности удовлетворять партнера… — бесстрастно произнес доктор Брэди.

Я заметила, что он употребил слово «партнер», а не «супруга», будто желая подчеркнуть множественность вариантов как в прошлом, так и в настоящем и будущем. Далее он пустился в рассуждения о сути эякуляции, физиологии эрекции и прочей ерунде, не имеющей ничего общего с крошечными резиновыми сапожками, стоящими на нашем комоде, детскими книжками, которые моя мама уже начала собирать для будущего внука, воспоминаниями о беременной Эльзе, кричащей на Саймона с вершины снежного склона.

Я догадывалась, что Саймон думал об Эльзе, ломая голову по поводу ее беременности. Если она ошибалась, этот факт делал ее смерть еще более страшной трагедией, ставшей результатом нелепой ошибки. Но в то же время Саймон не мог не подозревать, что она лгала ему, что она вовсе не была беременна. Но зачем? И если все-таки она была беременна, то от кого? С кем она еще спала? Почему она во всем обвинила Саймона? Ни один из возможных ответов сейчас уже не имел значения…

В первый раз после того пресловутого спиритического сеанса у Кван, который произошел много лет назад, мы с Саймоном стали избегать упоминания имени Эльзы. Теперь мы были связаны негласным обетом молчания, запретив себе обсуждать бесплодие Саймона, беременность Эльзы, а также возможность искусственного оплодотворения или усыновления. Год за годом мы избегали любых разговоров о детях, — вплоть до последней минуты, пока не сообщили подозрительному незнакомцу по имени Лестер, что у нас нет детей. Будто мы приняли это решение много лет назад, и оно с тех пор осталось столь же непоколебимым.

Лестер возился со связкой ключей. «Где-то, где-то здесь, — бормотал он, — наверняка самый последний… Ну да, как всегда… Вуаля!» Он настежь распахнул дверь и нащупал выключатель. Сначала квартира показалась мне очень знакомой — будто я не раз бывала здесь раньше, тайное место свиданий из моих ночных грез. Вот они, эти тяжелые двустворчатые деревянные двери со вставками из мутного рифленого стекла, просторный холл, обшитый дубом, льющийся из окна свет, древняя пыль. У меня было такое чувство, словно я наконец вернулась домой, только никак не могла понять, успокаивало ли меня это «дежа вю» или пугало. Но когда Лестер бодро провозгласил: «Ну-с, начнем наш осмотр с приемной», — «дежа вю» испарилось.

«…Архитектура здания относится к тому периоду, который принято считать готическим возрождением и стилем Истлейк», — рассказывал Лестер. Далее он поведал нам, что в двадцатые годы это место было постоялым двором, предназначенным для коммивояжеров и военных вдов. В сороковые «возрождение готики» превратилось в двадцать четыре скромные однокомнатные квартирки, недорогие по тем временам. В шестидесятые здание стали сдавать студентам, и только в начале восьмидесятых, когда подскочили цены на недвижимость, здание снова возродилось, чтобы приобрести свой нынешний статус «шести кооперативных квартир с повышенной комфортабельностью».