Стоя на краю неба

«Не имеем права, – думал Ит, идя следом за Скрипачом по лагерю. – Мы не имеем права на сиюминутную жалость, на сострадание, на необдуманные решения. До чего же хочется иногда взять всех в охапку и утащить туда, где безопасно и хорошо!.. Так что же, выходит дело – весь мир брать в охапку? Охапки-то хватит? То-то и оно…

Любые дети – чудесны, любые женщины – достойны лучшей жизни, любые мужчины – должны жить иначе, и вообще, этот мир, он весь устроен через пятую точку, на которой сидят, вот только действовать избирательно ты, официал, не имеешь права.

Зато ты имеешь право на другое.

Ты можешь сказать тем, у кого есть силы: там-то и там-то происходит то-то и то-то. И те, кто имеет силы, обязаны прислушаться к тебе. Потому что они сами тебя вырастили, выучили – и сделали тем, кто ты есть. Имеющим право говорить о том, что видишь.

Казалось бы, этого мало.

На самом деле – это очень и очень много.

Нет доверия глазам, которые врут, ведь так? А тебе – доверяют. И когда ты в отчете, в первичном анализе, пишешь о веерном расслоении, одном из самых страшных социальных явлений, на самом деле верят.

И появляется шанс, что через год в этот лагерь придет кто-то еще – не местные власти, отнюдь. И будет большая репатриация, и девочка Абита вместе с мамой и папой отправится куда-нибудь, где они смогут купить себе хотя бы жилье… и где папе не придется работать шлюхой в Зеленом квартале. И, может быть, им достанется даже немного денег для обустройства. То есть они получат право на полноценную жизнь, а не на прозябание, как сейчас.

Но для этого ты, дорогой агент, обязан ожесточить свое сердце – и для начала не пускать туда девочку-рауф и мальчика-человека, поймавших солнечного зайчика и пытающихся накормить его сахаром, а должен ты думать про веерное расслоение и про тот разговор, который предстоит тебе через полчаса.

И только так…»

Лагерь постепенно оживал. С наступлением темноты из корпусов начали выходить жители, преимущественно женщины обеих рас, тут и там бегали дети, их оказалось неожиданно много; кто-то прокричал, что сейчас дадут свет на целых два часа, генератор починили, и большинство женщин заторопилось обратно в дома: по всей видимости, готовить и стирать.

Они еще немного побродили тут и там, посидели у бассейна (Скрипач все шутил, что не прочь поплавать, и «как бы тут открыть воду?»), а потом двинулись обратно – час прошел, теперь следовало пообщаться с бригадой.

* * *

Свет действительно вскоре дали – в корпусе, оказывается, сохранилось, пусть и частично, освещение в холлах и в части комнат. Поднялись на второй этаж. Скрипач на мгновение остановился, потом произнес в пространство:

– Мы пришли. Куда нам?

– Сюда, – тут же отозвалась Орбели из комнаты неподалеку. – Заходите.

В комнате, как выяснилось, собралась сейчас вся бригада – и мужчины, и женщины. Арус хмуро посмотрел на вошедших и тут же отвел взгляд: Ит понял, что ему не по себе. Двое других мужчин, много моложе, смотрели на агентов заинтересованно и без всякого страха.

А все девушки, разумеется, пахли замечательными духами Найф.

Ит усмехнулся.

– Вы мне хоть что-то оставили? – спросил он у одной из девушек. Та опустила глаза, потом не выдержала и прыснула. Следом захихикали остальные. – Заранее спасибо, если там есть хоть немного, на донышке. У меня метаморфоза к этому запаху привыкла. А ее расстраивать не стоит, она дама серьезная.

– Ловко вы слежку сняли. – Одна из помощниц Орбели подняла голову и с вызовом посмотрела на Ита. – Один-ноль в вашу пользу.

– Поверили? – живо спросил Скрипач.

– Поверили, – согласно кивнула Орбели. – Ладно, оставим лирику. Сейчас речь пойдет о другом. Для начала я задам вам вопрос… вам ведь знакомо имя Вудзи Анафе?

Вот это было несколько неожиданно. Ит и Скрипач переглянулись, Ит нахмурился.

– Это был мастер-кукольник, основатель фирмы «М», насколько нам известно, – подтвердил он. – Который погиб при странных обстоятельствах три года назад.

– Да, это действительно так. Только одна маленькая деталь. Вы в курсе, кем он был по крови? – спросила Орбели-Син.

– К сожалению, этого мы не знаем, – Скрипач выжидающе посмотрел на нее.

– Зря. Потому что он был рауф. Пола гермо, что показательно, – Орбели встала, прошлась по комнате взад-вперед. – Рауф, который лепил людей. И у которого был роман… с мужчиной-человеком. Даже не роман. Они жили одной семьей. Постановка, которая называется «Легенда о Ксини», – это, по сути, перевранная история Вудзи, Георга и его бывшей жены, Ксаньи. Имя ничего не напоминает?

Ит кивнул.

– Только в истории все повернуто с ног на голову. В реальности не героический гермо Ксини соединял два влюбленных сердца, жертвуя собой ради чужого блага, а женщина-человек Ксанья почти десять лет прикрывала своего бывшего мужа и гермо… понимаете, за что его на самом деле убрали?

– Только ли за это? – прищурился Ит.

– Конечно, нет. Хотя и за это тоже. Но больше действительно за другое. Стим, скажи ты, пожалуйста.

Одна из эмпаток села поудобнее и произнесла:

– Ну, собственно, тут вот как получается…