Стоянка поезда всего минута

– Будете рожать? – Он посмотрел в ее карту. – Вы замужем, да и возраст!

Теребя кисточку на сумке, Гуся проговорила:

– Я… очень хочу. Но есть одно обстоятельство… Вернее, не одно, их много.

Врач недовольно молчал – что бурчит эта женщина? И, глянув на часы, нетерпеливо спросил:

– Ну что там у вас? Какие проблемы?

На ее тихий и сбивчивый рассказ среагировал на удивление спокойно.

– Выпили? Бывает. Как отразится на ребенке? На этот вопрос никто не ответит. Как решат наверху. – Он выразительно поднял глаза к потолку.

– И все же, – тихо и настойчиво повторила Гуся, – скажите, пожалуйста, свое мнение!

Он разозлился:

– Вы что, за мнением сюда пришли? Мнения собираете? Чтобы потом прикинуть и посчитать – что перевесит? Все, уважаемая! Ваше время вышло. В коридоре еще толпа народу – уж извините! А решения такого рода принимает каждый самостоятельно, без посторонней помощи. Вот и решайте!

– Я не умею решать, – измученно и беспомощно улыбнулась Гуся. – Совсем не умею, совсем! Но вам все равно большое спасибо.

Мама поправлялась, но все еще была такой слабой, что оставлять ее одну было страшно. Гуся платила какие-то копейки медсестрам и санитаркам – хоть какая-то страховка. А ей пришлось выйти на работу. Дома все было по-прежнему. Ксения Андреевна в ее сторону не смотрела. Юрочка… Юрочка работал и при виде нее болезненно морщился. Кажется, теперь он ее презирал и брезговал ею. Только Елена Владимировна все так же была спокойна и беспристрастна. Казалось, только она немного сочувствовала Гусе. Услужливо предлагала поесть или чаю, спрашивала о здоровье мамы. «Выходит, у меня есть один союзник, – горько думала Гуся, – компаньонка». Но время поджимало, и Гуся решилась на разговор с мужем.

– Что? – недовольно переспросил он. – Серьезный разговор, не терпящий отлагательств? Я занят, Ирина!

Гуся настаивала, и, оторвавшись от густо исписанных листов, Юрий все же обратил на нее внимание. Услышав новость, не мог скрыть испуга:

– Рожать? Сейчас? В смысле – скоро?

– Не скоро, – вздохнула Гуся, – через семь месяцев…

– Остроумничаешь? – взвился муж.

Гуся неуверенно пожала плечами.

– Кажется, нет.

– Ты рехнулась! – Юрочка вскочил со стула и заметался по комнате. – Твоя мать больна, и больна тяжело! Моя мама болеет и слабеет день ото дня. И вряд ли ей будет лучше! Я пишу книгу и мне, прости, не до того! – Помолчав, он замер у окна и, резко развернувшись, демонически захохотал: – Да, и еще! Две месяца, говоришь? Выходит, когда ты пила, то уже носила ребенка?

– Пила? – повторила Гуся. – Юра, ты спятил! Какое «пила», ты о чем? Я выпила, да. А плохо мне было из-за то того, что я тогда… уже… ну, ты понимаешь.

– Вот именно! – закричал он. – Ребенок-олигофрен мне не нужен. И тебе он не нужен. Ты с ним не справишься! Ты с собой не справляешься, Ира, о чем вообще говорить?

– Я поняла, – медленно проговорила она. – В конце концов, мне тридцать один, и значит…

– Ничего это не значит, – истерично перебил ее муж. – Ни-че-го! Не делай выводов! – Он подскочил к ней и обнял ее за колени. – Ничего это не значит, Ира! Кроме того, что рожать страшно! А вдруг что? Ты понимаешь? Это ведь ужас, а? Нет, ты только представь! – Он забегал по комнате. – Нет, ты только представь! Моя мама болеет, но у нее есть помощница! А у твоей – никого! Взять ее сюда мы не можем, уж извини! Переехать к ней тоже! Вот и представь – тебе надо будет ездить туда ежедневно. Ну или хотя бы через день. Привозить продукты, варить еду, кормить ее, купать и выгуливать! У тебя работа и муж! Какой ребенок, какой инвалид? Нет, ты только представь!

– И ты представь, – тихо ответила Гуся. – А если я больше не забеременею? Никогда, понимаешь? Ни-ког-да?

Муж сел на стул и растерянно развел руками.

– Ну, выходит, никогда. Бывает и так.

Теперь они спали, отодвинувшись друг от друга, насколько позволяла кровать. Гуся с самого краю, муж – вжавшись в стену. Впервые она почувствовала, что они совершенно чужие. «Придвинься, – как мантру повторяла она про себя. – Обними меня, пожалей. Ты знаешь, я слабая! И мне предстоит… принять такое решение! Мне страшно, Юрочка! Больно и страшно!»

Она не могла уснуть из-за тяжелых мыслей. А ведь он прав, ее муж! Да, он страшный, невозможный эгоист, и она это знает. Но все те доводы, что он привел, справедливы! Ее мама действительно сейчас беспомощна, и кто ей поможет, если не единственная дочь? А если что-то с ребенком? На кого рассчитывать? На мужа? На свекровь? Смешно. На Елену Владимировну? Ха-ха. Она своего не родила, а тут чужой. Да и с какой, собственно, стати? Нет, Гусе не справиться, ни за что ей не справиться. Она – слабая, безвольная и бестолковая. И ничего у нее не получается, ничего!

Дома маме стало получше – родные стены. Спасибо верной Яське – та, примчавшись на машине, привезла кучу продуктов. Мама была настолько слаба, что, выскочив в коридор, Гуся заплакала. Подбежали соседки, принялись утешать. Говорили, что Марьсеменовну в беде не бросят, не оставят – скольким она помогала? Гнали замученную Гусю домой и утешали, утешали…

Через два дня Гуся сделала аборт.