Столицы. Их многообразие, закономерности развития и перемещения

Вестфальская система институционализировала качественный поворот в трактовке природы политической власти: власть стала пониматься не в контексте отношений между личностью правителя и народом, а в качестве территориальной власти. В Европе процесс государственного и национального строительства предшествовал возникновению современного государства. Еще до возникновения структур современного государства были созданы системы налогообложения и всеобщей воинской обязанности и были предприняты попытки гомогенезировать население государств и завоевать его лояльность апелляцией к идеям и символам нации. Эти процессы, которые были юридически зафиксированы в Вестфальской системе, продолжились в новых формах и после 1648 года (Schatz, 2004).

За пределами Европы характер отношений между государством и народом и порядок возникновения этих институтов был принципиально иным. Государства предпринимали попытки создания жизнеспособных структур и институтов, пытаясь заручиться поддержкой многообразного населения этих государств. При этом идеи суверенности народа заимствовались неевропейскими обществами у европейских стран. До того как эти народы заручились суверенностью на родине, их права уже были признаны в международном праве. Из этого положения Шац выводит различия в понимании столичных функций (Schatz, 2004:16).

В Европе элиты использовали столицу для распространения своей власти и влияния на периферию, что было необходимо для контроля над территориями. Столицы, таким образом, служили целям государства. Таким образом, в Европе столицы стали неотъемлемой частью государственного и национального строительства. В неевропейских обществах, напротив, государственность не зависела от правительств, которым бы надо было утверждать свою власть и добиваться лояльности территорий. В неевропейских обществах столицы поэтому в недостаточной степени отражали цели и задачи государства. Поэтому у постколониальных элит возникла необходимость создания полноценных столиц европейского образца (Schatz, 2004).

Но постепенно мировой баланс сил между религией и государством, экономикой и насилием, городом и государством смещается в пользу наций. Это приводит к сокращению насилия внутри государства через интеграцию и новую форму идентичности. Идентификация переносится с этноса, семьи, религии и клана на нацию. Религия становится одним из аспектов национальной идентичности.

Мне кажется, что наблюдения Шаца по поводу уникальности европейского опыта в связи с возникновением Вестфальской системы весьма интересны и проницательны. Но европейская уникальность в этом вопросе, возможно, связана и с иной причиной, а именно с уникальностью самой европейской концепции города

и связанной с ней принципиально иной родословной европейских столиц.

В свое время Макс Вебер указывал, что сердцем европейских государств была особая и уникальная концепция города^[22].

Можно даже сказать, что сама концепция европейского государства вырастает из идеи города и само государство строится здесь по образу и подобию города.

Город и его идеология чрезвычайно укоренены в самой конституции европейских государств, которые на поверку то и дело оказываются городами-государствами, городами-империями и городами-республиками. Греция и Рим в известной мере продолжали оставаться городами-государствами и городами-империями даже после того, как они безмерно выросли и расширились, так же как и позднее Венеция. В силу этого обстоятельства городские формы сознания и самоуправления распространялись постепенно на всех жителей государства, которые из подданных постепенно превращались в горожан, то есть граждан. Поэтому в основе европейского сознания лежат такие основополагающие городские или буржуазные – а также оценочные и нормативные – категории, как гражданство, политика (от слова полис), цивилизация и гражданственность (civitas) как особая добродетель.

В столицах же неевропейских государств, напротив, мы часто видим слишком мало собственно городского начала. Власть вообще в них чаще связана не с городом и городскими формами правления и хозяйства, а с религией и идеологией. Многие неевропейские общества поднимаются к идее политического центра чаще не через идею города с его формами самоуправления, а через идею власти как таковой.

В результате столица оказывается здесь только факультативным

посредником между народом и божеством. Главным посредником между народом и богом объявляется здесь правитель как обожествленная власть. Такая столица представляет не народ, а божественное начало или космическую благодать, излившуюся на народ в виде государственной власти. Поэтому подобная идея столичности лишена подлинной урбанистической динамики и является тормозом общественного развития.

Глава 2

Опыты переноса столиц Принципы расположения столичных городов