Столп огненный

Нед размышлял о трех великих женщинах минувшего столетия. Нынче все они мертвы – и Елизавета, и Екатерина Французская, и Маргарита Пармская, наместница Нидерландов. Они пытались помешать мужчинам убивать друг друга за веру. Пожалуй, думал Нед, их достижения, если смотреть из сегодняшнего дня, кажутся не слишком значимыми. Всегда находились и находятся те, кто расстраивает любые планы миротворцев. Францию и Нидерланды десятилетиями терзали кровавые религиозные войны, лишь Англии удавалось худо-бедно сохранять мир.

Все, чего хотелось Неду, – провести остаток дней в этом мире и покое.

Рассвет застал их на воде. Когда наконец добрались до дворца Уайтхолл, Роберт Сесил немедля созвал заседание Тайного совета.

Объявление согласовали быстро, и Сесил написал указ – собственной рукой. Затем советники вышли на лужайку напротив Тилт-ярда[101], где уже собралась толпа горожан, привлеченных, по всей видимости, слухами. Герольд зачитал указ: королева Елизавета скончалась, новым королем Англии объявляется под именем Иакова Джеймс Шотландский.

После этого поехали в город, где тоже народ толпился на площадях в ожидании новостей. Герольд зачитал указ перед собором Святого Павла, а потом на Чипсайд-кросс.

В конце концов советники достигли Тауэра и потребовали предоставить им доступ в крепость от имени короля Иакова Первого Английского.

Горожане, с облегчением отметил Нед, вели себя достаточно спокойно. Елизавету в народе любили, и кончина королевы многих опечалила. Лондонские купцы при Елизавете преуспевали, и для них главным было отсутствие перемен. Джеймс, теперь Иаков, оставался неизвестной величиной: иноземец – хотя шотландцы всяко лучше испанцев, протестант – но имеет жену-католичку, мужчина, склонный, по уверениям молвы, к женским повадкам…

Елизавету похоронили, не дожидаясь, пока король Иаков проделает долгий путь в Лондон из Эдинбурга.

Тысяча скорбящих сопровождала гроб до Вестминстерского аббатства, а за процессией наблюдала, как показалось Неду, добрая сотня тысяч человек. Гроб покрыли багряным бархатом, а сверху установили раскрашенное восковое изваяние Елизаветы в парадном королевском облачении.

Неду полагалось участвовать в церемонии, но в соборе он улучил возможность ускользнуть и отыскать Марджери. Во время службы он держал супругу за руку и словно питался исходившей от нее силой и уверенностью. Марджери, конечно, тоже грустила: с годами она начала разделять убежденность Неда в том, что мир между христианами важнее богословских препирательств, а Елизавета олицетворяла собой стремление к этому миру, спасавшему жизни.

Когда гроб опустили в могилу в часовне Богоматери, Нед снова заплакал.

Пытаясь успокоиться, он спросил себя, о чем, собственно, плачет? Отчасти он оплакивал идеалы Елизаветы, ставшие и его идеалами. За многие годы он не раз видел, как этими идеалами приходилось жертвовать во имя сиюминутных политических целей. Если судить беспристрастно, Елизавета истребила почти столько же католиков, сколько Мария Тюдор – королева Мария Кровавая – погубила протестантов. Мария убивала своих жертв за их веру, а Елизавета карала за измену, однако это различие слишком часто бывало неочевидным. Елизавета вовсе не была ангелом или святой, ее правление изобиловало всевозможными притеснениями, но Нед по-прежнему восхищался ею и верил, что правительницы лучше не сыскать в целом свете.

Марджери сунула ему носовой платок, расшитый изображениями желудей. Нед сразу же опознал в этом куске материи свой собственный платок, который вручил Марджери четверть века назад. Какой удивительный круговорот… Он вытер щеки, но пытаться осушить слезы было все равно что вычерпывать воду из гавани Кума: слезы текли и текли, неумолимо и безостановочно, как наступающий прилив.

Старшие придворные чины, как полагалось, переломили свои жезлы – эмблемы занимаемых должностей – и побросали обломки в могилу.

Когда люди стали расходиться, Нед вдруг подумал, что все-таки прожил достойную жизнь: он любил и был любим, а среди тех, кто его любил, важнее всего были четыре женщины – его мать, Элис Уиллард, королева Елизавета, Сильви и Марджери. И горе его сейчас тем и острее, что Елизавета умерла третьей из этих четверых. Потому он крепко держал Марджери за руку, когда они вдвоем выходили из огромного собора. Она была всем, что у него осталось.

3

Через год после кончины королевы Елизаветы Ролло Фицджеральд поклялся убить короля Иакова.

Король нарушил свое обещание, данное английским католикам. Он вернул в действие принятые при Елизавете законы против католичества и строго настаивал на их соблюдении, как если бы никогда и никому не сулил ни веротерпимости, ни свободы вероисповедания. Ролло не знал, насколько искренней была в своем обращении в католичество королева Анна, но подозревал, что и та всех обманывала. Да, Иаков и Анна на пару одурачили Ролло, а также сообщество английских католиков и самого папу римского. Гнев Ролло подпитывала уверенность в том, что его обманывали сознательно – и использовали как подручное средство для обмана остальных.