Столп огненный

Елизавета только-только выбралась из ванны. Ту отгораживала ширма, но принцесса как раз шагнула к столику, чтобы подобрать большую белую простыню и вытереться досуха. Конечно, возле ванны должна была бы стоять служанка с полотенцем наготове, а дверь должна была бы оставаться закрытой, но кто-то поленился сделать все как нужно, а Елизавета всегда действовала решительно, не дожидаясь нерадивых слуг.

Нед никогда прежде не видел обнаженной женщины. Сестер у него не было, с подружками он настолько далеко в любовных играх не заходил, а веселых домов не посещал.

Он замер, забыв, как дышать. Горячая вода, исходя паром, стекала с молочно-белых плеч Елизаветы на маленькие груди, скользила по крутым бедрам и крепким и стройным ногам, привычным к езде верхом. Кожа принцессы сверкала белизной, а волосы на лобке были чудесного золотисто-рыжего оттенка. Нед понимал, что ему следовало немедля отвернуться, но его словно околдовали, и он застыл в неподвижности.

Елизавета перехватила его взгляд и вздрогнула от испуга, однако испуг длился лишь мгновение. Она протянула руку, коснулась двери.

И улыбнулась.

В следующий миг дверь захлопнулась.

Нед опрометью понесся по коридору. Сердце колотилось в груди, как большой барабан. За такое преступление его должны были вышвырнуть из дворца, посадить в колодки или выпороть. Возможно, и то, и другое, и третье. Но он улыбался.

И она улыбнулась ему.

Эта улыбка была теплой, дружеской, быть может, слегка игривой. Нед без труда мог бы вообразить такую улыбку на лице обнаженной женщины, глядящей на мужа или на возлюбленного. Улыбка будто говорила, что тот кусочек запретной красоты, который ему показали, способен стать залогом грядущей радости.

Нед никому об этом не рассказал.

Тем вечером он ожидал вспышки ярости, однако так и не дождался. Елизавета ни словом не упомянула о случившемся – никому. Мало-помалу Нед уверился, что его не станут наказывать. А потом вдруг засомневался, да было ли все это на самом деле. Скорее всего, ему просто привиделось. Это был сон наяву.

Но он знал, что будет помнить этот сон до конца своих дней.

4

В первый раз Барт поцеловал Марджери в новом доме, Прайори-гейт.

Сэр Реджинальд Фицджеральд, леди Джейн и Ролло с гордостью показывали дом графу Суизину. Марджери следовала за родителями, а ее сопровождал Барт, вернувшийся из гавани Кума, ибо угроза французского вторжения как будто миновала. Марджери знала, что сэр Реджинальд, как и обещал, продал здания и земли аббатства обратно капитулу. Он не стал задирать цену, но получил достаточно средств для того, чтобы завершить строительство нового дома.

Дом представлял собой внушительное сооружение на рыночной площади, из того же бледного известняка, из которого был сложен собор. Ряды высоких окон будто перетекали в вереницу длинных печных труб. Внутри же казалось, что повсюду, куда ни взгляни, сплошные лестницы и десятки очагов. Пахло свежей краской, некоторые очаги дымили, отдельные двери не желали закрываться как следует, но в доме уже можно было жить, и слугам поручили перенести мебель из старого дома.

Марджери здесь не нравилось. Лично ей Прайори-гейт напоминал – и всегда будет напоминать, думала девушка – о кровопролитии и обмане. Филберта Кобли сожгли заживо, Элис Уиллард разорили, и все ради того, чтобы достроить этот дом. Да, Филберт и Элис оказались грешниками и потому подлежали наказанию, но воспитанная в уважении к учению церкви Марджери не могла примириться с тем, что суровая кара проистекала из дурных побуждений. Епископ Джулиус вернул церкви аббатство, а отец Марджери присвоил себе чужие деньги, которые ему не принадлежали, сколько бы он ни лукавил.

Девушкам не пристало забивать себе головки такими мыслями, но Марджери никак не могла от них отделаться и потому злилась. Дурные поступки епископов и светских католических властей были одной из причин появления протестантства. Неужели родители этого не понимают? Увы, поделать она ничего не могла, и оставалось только скрипеть зубами от злости.

Когда вступили в Длинную галерею, Барт, тащившийся позади, неожиданно потянул Марджери за локоть; а когда все скрылись из виду, он ее поцеловал.

Марджери знала, что должна полюбить Барта, высокого, привлекательного и всегда хорошо одетого, ведь его выбрали ей в мужья ее родители, чья власть над детьми установлена и заповедана Богом. Поэтому она ответила на поцелуй, приоткрыла губы и позволила Барту провести руками по ее телу, положить ладонь на грудь и даже надавить рукой на заветное место между бедер. Было трудно, потому что она не могла забыть, как целовалась с Недом в этом самом доме, достроенном лишь наполовину. Девушка попыталась воскресить те ощущения, которые испытала, когда была с Недом. У нее не то чтобы получилось, но воспринимать приставания Барта стало чуть проще.

Наконец она вырвалась из объятий – и увидела, что за ними наблюдает Суизин.

– А мы-то гадали, куда вы двое подевались. – Граф заговорщицки ухмыльнулся и скабрезно подмигнул. Жуть какая, подумала Марджери; значит, все это время он стоял и пялился на них.