Столыпин

В городе начался еврейский погром. Евреи вынуждены были для самообороны создавать вооруженные дружины; жандармы только подливали масла в огонь, ибо неслись уже крики о «черной сотне». С обеих сторон были убитые и раненые… в общем, лети, губернатор-пожарник, на очередной пожар!

– Вечером найдем вам дело! – уезжая, успокоил генерала, тоже рвавшегося в эту бессмысленную бойню.

Но вечером он нашел генерала уже лежащим на столе под белой простыней…

Бабы, везде бабы!

Оказывается, эсерка-террористка, кстати еврейка, воспользовалась тем, что губернатор со всей своей личной охраной бросился тушить еврейский же погром, и беспрепятственно вошла в апартаменты к генералу. Она была молода и по-восточному очаровательна, да и слабости генеральские знала:

– У меня просьба к петербургскому гостю. Вполне невинная и легко исполнимая, мой женераль!

Генерал, галантно встав из-за стола, где обедал в гордом одиночестве, поспешил навстречу даме. Даже не заметив, что она протягивает ему почему-то левую руку, правой достает из-под кружевной пелерины безотказный браунинг…

Когда Столыпин, горестно повздыхав над генералом, перешел в соседнюю комнату, где подполковник Приходькин допрашивал террористку, – слуги, услышав выстрелы, сумели ее задержать, ему показалось, что это воскресшая белорусская Алеся. Что с того, что голова вороньей чернью отливает – сейчас пошла мода краситься. Те же распущенные по плечам волосы, та же черная широкополая шляпа, тот же дерзкий предсмертный взгляд. Она, конечно, понимала, что от виселицы ей не уйти, но тешила свою последнюю гордыню:

– Найдется пуля и для вас, губернатор-черносотенец!

О, дамы, дамы… дамы несчастной российской революции!..

Пожар в губернии затихал, но сколько пожарищ, сколько убиенных!..

Казаки теперь рубились, как на турецкой войне, – уже не ножнами, а прямо саблями. Не слезая с седел, наотмашь по крестьянским головам…

Рубка оказалась пострашнее ружейных выстрелов.

К началу следующего, 1905 года Саратовская и взятая под опеку Самарская губернии мало-помалу в кровавом изнеможении утихомирились.

Николай II прислал благодарственную телеграмму:

«Саратов. Губернатору Столыпину. Осведомившись через министра вн. дел о проявленной вами примерной распорядительности, выразившейся в посылке по личной инициативе отряда войск для подавления беспорядков в пределах Новоузенского уезда Самарской губернии и издавна ценя вашу верную службу, объявляю вам мою сердечную благодарность. Николай. 4 января 1906 года».

«Ну, теперь можно и в отставку, – вздохнул Столыпин. – Хватит, послужил. Рапорт! Рапорт на высочайшее имя!»

Но пока суть да дело, он и без рапорта был вызван в Царское Село.

Смекай!

Почему такая честь?..

Часть пятая Дорога на Аптекарский остров

I

Конец 1905 года и все начало года последующего прошли под знаком «государства Витте». Вставший у подножия трона при Александре III, он и при сыне его, то падая, то поднимаясь, оставался у царского плеча. Николай II не любил Витте, хуже того – боялся, но обойтись без этого умного, хитрого и напористого царедворца не мог. Никто другой не смог бы так достойно вывести Россию из бездарно проигранной войны. Он только что вернулся из Америки, заключив там Портсмутский мир; правда, пришлось отдать Курилы и половину Сахалина, но это ж такая малость! При угрозе полнейшей капитуляции и выплате Россией как страной побежденной громадной контрибуции. Но влияние Витте в западных, особенно в американских финансовых кругах было настолько велико, что они под его дипломатическим напором с удовольствием нажали на Японию, в результате она не получила ничего за свою Пиррову победу. Витте же вернулся в Россию, вдобавок ко всему с миллиардными займами, полученными на самых льготных условиях. Дверь к царскому трону он мог открывать буквально ногой.

Да и был ли трон в это время? Все рушилось вокруг него. Революция катилась, как лесной, всепожирающий пал, оставляя на просторах страны сплошные пепелища. После смерти Плеве уже не было никакого сдерживающего начала. Мало, крестьянство, фрондирующее земство, огромная часть перепуганного дворянства – на трон тайно и явно напирали выросшие как грибы новые партии. Не говоря о большевиках, даже кадеты. Все это снова вытолкнуло наверх отринутого было от трона Сергея Юльевича Витте.

Закончив приличным миром «ребяческую» и «преступную», по собственному выражению, войну с «макаками», предпринятую вопреки его решительному сопротивлению, он мог теперь диктовать свои условия:

– Или я – или диктатура!