Стон и шепот

Но вместе с уже привычными чувствами из самого дальнего, затерянного на просторах тундры моей души уголка начали подниматься совершенно другие эмоции.

Я ведь тоже когда-то бредил этим местом… Так давно, что теперь все кажется неправдой.

К самому ректору меня проводила обширная дама преклонных лет, которая сначала встретила сурово, но растаяла буквально через пару искренних комплиментов. Я не солгал, голос у мадам и правда был приятный, хоть уводи в качестве личного секретаря в свой офис.

В просторном кабинете, отделанном ореховыми панелями, полном антикварной мебели и безделушек, за массивным столом сидел сухонький импозантный старик.

– Здравствуйте, – вежливо поприветствовал он меня, поднимаясь.

Верно истолковав вопросительную паузу и изогнутую бровь, я представился:

– Руслан Коршунов. Рад с вами познакомиться, Виктор Захарович.

– Взаимно. – Профессор с достоинством склонил седовласую голову и указал на кожаное кресло напротив, приглашая присесть. – Что вас ко мне привело?

– Одна из ваших студенток, – сразу перешел к делу я и пояснил: – Ева Демина. К сожалению, она сломала ногу. Перелом сложный, и в ближайшие месяцы девушка не сможет вернуться к занятиям, потому хотела бы взять академический отпуск. У меня есть все нужные справки.

Я достал из папки файл со сфабрикованными доктором Нестеровым документами и аккуратно положил на стол.

Ректор взял бумаги, нацепил на нос круглые очки и внимательно изучил все предоставленное.

– Тут есть упоминание о сорванных связках, – наконец нахмурился пожилой музыкант и, вперив в меня пристальный взгляд, спросил: – Насколько травма серьезная?

– Это второй пункт нашей с вами беседы, – спокойно и доброжелательно продолжил я. – Перелом сложный и получен во время аварии. Ева сильно испугалась, кричала и повредила голос. Мы собираемся вплотную заниматься его восстановлением, и потому я бы просил предоставить список фониатров. Сами понимаете, проблема деликатная, нужен по-настоящему толковый специалист, и я полагаю, что вы можете кого-то порекомендовать.

– Разумеется, я дам контакты нужных людей. Потеря голоса – это катастрофа… – нахмурился Виктор Захарович, нервно перебирая тонкими пальцами бумаги. – Нога-то заживет, а связки дело такое… Очень жаль девочку, я недавно слушал отчетные выступления, и она подавала большие надежды, да и ее руководитель говорил о Еве, как о лучшей студентке потока, буквально живущей музыкой.

Я едва не поморщился. Мои чувства были далеки от жалости и сострадания к несчастной сиротке, ведь я как раз столкнулся с оборотной стороной этой одержимости пением. Но по крайней мере понятно, что случилось с девчонкой. Депрессия обыкновенная. Надо будет проследить, чтобы Ева все же принимала те успокоительные препараты, прописанные Нестеровым.

Но я живо изобразил на лице участие, сочувствие и, раз диалог все равно свернул в эту сторону, воспользовался ситуацией:

– Было бы очень интересно послушать. Меня она пением, к сожалению, не баловала.

Сказал и тотчас пожалел о мимолетной откровенности, так как взгляд старика мигом стал колючим.

– Вы, кстати, кем приходитесь студентке Деминой?

А действительно, кем? Любовником на месяц? Чую, что ректор будет не в восторге от истины. Я ее мужчина?

Внутри все воспротивилось от этого предположения. Признавать, что я чей-то, это… как, опять же, сложить руки и пойти ко дну. Остановиться на одной женщине? Бред!

Но перед внутренним взором внезапно встал образ Евы, не злой или апатичной, а светлой и радостной… Такой я видел мать в те далекие годы, когда был жив отец, и она еще не убила себя бесконечной работой. Потом лишь потухшие глаза и материнская жизнь, положенная на алтарь моего будущего. Жертва, которую никто не просил.

Мотнув головой, я отогнал от себя мысли-воспоминания и вернулся в реальность. К разговору о Еве Деминой, самой проблемной женщине на моем пути.

– Так кто вы?

– Я друг семьи, – вот он, нейтральный и правильный ответ.

Ректор поджал губы, очевидно, сделав свои собственные выводы, но мне было плевать на его моральные устои с высокой колокольни.

За короткую беседу мы уладили все необходимые вопросы и формальности, и я забрал нужные заявления, которые должна была подписать моя сирена. Уже перед выходом в голове всплыла одна деталь нашего разговора, и я спросил:

– А есть возможность послушать отчетный концерт Евы?

Виктор Захарович изогнул одну бровь, демонстрируя недоумение, но после секундной заминки все же развернулся к монитору компьютера, пощелкал мышкой в поисках нужного файла и запустил его. Развернул экран ко мне, и я, не сдержав эмоции, подался вперед, жадно всматриваясь в изображение.

Первое, что бросилось мне в глаза и впилось в мозг, разъедая его, словно кислота, – образ Евы. Нежный, воздушный… Она стояла у рояля и улыбалась, глядя в зал светящимися от счастья глазами, и это наживую вскрывало мне грудную клетку. Без наркоза и анестезии, ломом, а не хирургическими инструментами. Ледяная хватка давних, старых эмоций ломала ребра, раздвигая их в стороны, и наконец-то добралась до сердца, которое замерло на несколько мгновений.