Стоп-кадр

Этот случай меня немного развеселил. Я пошёл обратно и пришёл, когда автобусы собирались уже уезжать.

— Что ты ещё откалываешь? Куда исчез? — кричал Зиновий. — Всей группе бросать работу, тебя искать?

Я молча сел в автобус.

— Поехали, — сказал Зиновий шофёру. — Заруби на носу, — провернулся Зиновий ко мне, — хочешь сниматься — никаких номеров!

Молча мы подъехали к общежитию. Зиновий куда-то мрачно ушёл, а я ходил по площадке у общежития, всё думая, как я буду выглядеть в роли немого упрёка.

Вдруг к ступенькам общежития подъехало такси. Я удивился, отвлёкся от своих мыслей: кто это так шикарно приезжает в такую даль на такси?

Открылась дверца — и вышел парень, мой ровесник.

Я с ходу был потрясён его красотой: белые кудри, голубые глаза, словно чуть виноватая улыбка.

— Скажите, — улыбнувшись, спросил меня он, — вы случайно не знаете, где здесь киногруппа?

Я очень почему-то обрадовался: всё-таки хорошая штука кино, какие приятные приезжают люди.

— Я провожу, — сказал я, стараясь тоже показать, что я человек вежливый и культурный. — Прошу! — И показал на крыльцо.

Я пропустил его вперёд, провёл по коридору и, постучавшись, ввёл его к Якову Борисычу.

— Вот, Яков Борисыч, видимо, к вам, — сказал я.

Яков Борисыч, почему-то изумившись, вскочил со стула и удивлённо переводил взгляд то на него, то на меня.

— Ну… погуляй пока… погуляйте, — растерянно сказал он, — потом я скажу.

Мы вышли.

Приехавший долго смотрел на меня, потом улыбнулся.

— У меня несколько странное имя — Ратмир! — сказал он, протягивая руку.

— Саша! — Я спохватился, что сам раньше не догадался представиться. Очень приятно!

Я не врал, я действительно почему-то очень обрадовался.

Я понял: если он участвует, значит, в фильме не может быть ничего плохого — вот почему мне стало так хорошо.

Мы прошли в конец коридора. От лучей солнца, прошедших сквозь стёкла, было жарко. По освещённой стене струился вверх, извиваясь, какой-то размытый световой поток — как я понял, тень горячего воздуха, идущего из трубы дома напротив.

Я снял шапку, и мы стояли.

— Значит, вместе будем сниматься? — радостно сказал я.

— Хотелось бы, — скромно улыбнувшись, сказал он.

Я вдруг вспомнил, почему его лицо показалось мне таким знакомым и приятным: я же видел его примерно в трёх или четырёх фильмах! И он ещё скромно говорит: «Хотелось бы!» Вот это человек!

Мне очень захотелось сделать ему что-то хорошее, показать что-то интересное, а то вдруг ему тут не понравится и он уедет! Конечно, он никогда не скажет, что ему не понравилось, но придумает какой-то другой предлог и уедет!

Я задумался.

— Хочешь… в конюшню пойдём? — сказал я. — Знаешь как там здорово интересно!

— Хорошо бы! — Он обрадовался, причём искренне!

Мы пришли в конюшню, я познакомил его с Жуковым, и мы пошли смотреть лошадей — было воскресенье, все лошади стояли на месте. В конюшне было темно, только пар от дыхания лошадей клубился в окошках на фоне яркого неба.

Мы шли по коридору, и вдруг Ратмир влез прямо в стойло к Буяну, взял его за длинную морду и стал гладить чёлку на широком его лбу.

— Ну… ты смело! — переводя дыхание, сказал я, когда он вылез. Умеешь, что ли, с лошадьми обращаться?

— Немножко, — сказал он.

— А откуда? — спросил я.

— Да занимаюсь в конноспортивной школе, — как бы между прочим, сказал он.

Я обомлел.

Занимается в конноспортивной школе, о которой я столько мечтал, и говорит об этом так, абсолютно просто!

— А… где она? — спросил я.

— Школа? В Пушкине, — сказал он.

— В Пушкине?! — удивился я. — Как же ты… каждый раз туда ездишь?

— Всё значительно проще, — он улыбнулся, — я же ведь и живу в Пушкине.

— Ну?! А где?

— В Софии.

Вот это да! Я же всё детство прожил в Пушкине, в районе, который называется София.

— Я же там жил до семьдесят третьего года!

— Да? А я приехал в семьдесят третьем!

Взволнованные, мы пошли по коридору, вышли на улицу. Я даже не надел шапку, было почему-то жарко, хотя градусник на стене показывал минус двадцать.

Я увидел по тени на стене дома, что от головы моей идёт пар.

— А пойдём… в оранжерею?! — сказал я. — Знаешь, какие тут оранжереи?

— Хотелось бы сначала немного поесть, — виновато улыбнувшись, сказал он.

Как я мог об этом забыть! Ведь он же, наверно, как выехал рано утром из города, ничего не ел!

Мы пошли к столовой, но до обеда было ещё далеко, ничего не готовилось.

— А пойдём ко мне пожрём, — сказал я. — Папа на работе, а между окнами — я видел — какая-то рыба!

Мы пришли в лабораторию, я распахнул дверь в отцовский кабинет, залитый солнцем.

— Папа! — сказал я. — Можно, вот мы с Ратмиром съедим твою рыбу, между окнами?!

Сморщившись, отец недоуменно смотрел — какую рыбу, почему между окнами?! — потом, отвлёкшись от своих мыслей и сообразив, кивнул.

Мы примчались ко мне домой. Я встал на стул, открыл форточку, залез, напрягшись, между стёклами рукой. Тёплый воздух у форточки дрожал.

Я отодрал с рыбы примёрзшую бумагу, потом мы долго отмачивали рыбу в холодной воде. Потом пошла сильная вонь.

— Ничего… это бывает! — вежливо сказал Ратмир.

Он с интересом осматривал квартиру.

— Вы только с отцом здесь живёте?