Как позже выяснилось, основным охлаждающим фактором для возмущенных односельчан, а заодно и для родителей, оказалось настойчивое упоминание друзей о вынесенном жрецами приговоре, о моей избранности создателями. Упомянуты были и два семени зуха, и чудесное воскрешение. Кто-то даже рискнул предположить, что появление в селении живого летуна есть промысел самих создателей. Вот только в то, что это появление к добру, практически никому не верилось. Слишком крепко в сторах сидело чувство враждебности к этим тварям. Впрочем, если бы я прежде увидел взрослого стаха, то вполне вероятно, тоже ни за что не решился на подобное предприятие. Но я-то взрослых особей не встречал. Если конечно не считать тех полубредовых видений в раскаленной пустыне, когда проник в этот мир.
В общем, приняв пока версию о моей богоизбранности, односельчане решили подождать с вынесением приговора, и лишь с сочувствием проводили взглядами направившихся домой Стика и Нату.
В конце концов родители решили, что если я все-таки хочу оставить эту тварь, то должен переехать в собственный дом… Хоть это и будет выглядеть странно — стор обычно не переселяется в вырубленное им жилище пока не найдет спутницу жизни, или пока живы родители.
Мелькнула мысль, что наверняка найдется деревенский остряк, способный пустить слух, будто в качестве спутницы жизни я выбрал стаха.
Так мне впервые пришлось посетить собственный дом. Расположение комнат оказалось стандартное. По крайней мере, такое же, как у родителей, и как в тех домах, где успел побывать.
Бросив на пустую кровать охапку принесенных шкур, я повернулся к топчущемуся у входа монстру.
— Ну что, приятель? Вот такие вот дела.
В ответ последовало понимающее мигание, писк и скрежет челюстями.
— Как же мне назвать тебя, сташонок? Может, сташенком и назвать? Или Стасиком?
И снова мигание, скрежет, протяжный писк.
— Нет, Стасиком не солидно как-то. А если Мизгирь? А? Наверное, такое имя будет не привычно для сторанского уха, но ведь и мы с тобой, брат, не совсем обычные. Я так и вообще практически богоизбранный. А ты избранный богоизбранным — тоже не хухры-мухры.
Подойдя к продолжавшему мигать стаху, я положил руку ему на загривок и еще раз объяснил, что отныне он носит гордое имя — Мизгирь.
Свежеокрещенный монстр более яростно заскрежетал челюстями и ткнул одной из лап в притороченное к спине мясо.
— Так ты жрать хочешь? — дошло наконец до меня, что означает скрежет челюстей питомца.. — А чего ж молчишь? Меня-то родители накормили, а ты, бедняга, как сторожевой пес проторчал у их крыльца.
Утром меня разбудил стук в окна. Проснувшись, я какое-то время прислушивался к доносящимся снаружи глухим крикам и пытался сообразить, что происходит. Причина переполоха стала ясна, когда бросил взгляд на вход.
М-да. Проем был наглухо заплетен. У порога, поджав лапы, лежал Мизгирь. Увидев, что я поднялся, он привстал, приветливо мигнул всеми глазами и по-собачьи несколько раз вильнул хвостом.
Подойдя к питомцу и поглаживая хитиновый загривок, я оценивающе осмотрел его ночную работу. Одновременно постарался объяснить, что инициатива не всегда похвальна, но не уверен, что он понял мысль. Может, у него инстинкт такой, закупоривать на ночь нору…
— Ну, давай уже раскупоривай, — хлопнул по спине зверя и с удивлением, но и с удовлетворением тоже, увидел, как стах начал прорезать нижним хоботком закупорку.
Подобрав опавшую ткань, я вслед за пауком вышел на крыльцо.
Ого, сколько сторов явилось меня будить! Кроме Стика, Боата и Ваала, у крыльца стояли Тром, Роам и деревенский лавочник толстый Гоат.
— Что случилось? — спросил я, зевая, и с наивным видом спустился вниз.
Мизгирь мягко ступал рядом, по-кошачьи держа хвост трубой. Кончик обрубка вроде как покрылся жестким наростом. Надеюсь, ядовитый шип не вырастет снова. Не хотелось бы периодически купировать хвост питомцу. Да и позволит ли он это делать, когда подрастет?
Видя, что со мной все в порядке, гости смущенно замолчали. Стаха никто не сторонился, и это радовало. Толстяк даже подошел вплотную и всеми двадцатью пальцами ощупал изделие Мизгиря.
— Ай хорошо, — восхищенно цокнул он языком. — Надумаешь продавать, приноси. Дам достойную цену.
— Вот, я же говорил вчера, — воскликнул Ваал, — что Леег специально привел живого летуна, чтобы тот давал нить.
— Нить хорошо. А такое полотно совсем хорошо, — не унимался Гоат. — Слушай, Леег, а сможет твой летун соткать полотно размером со шкуру большого змея?
— Не знаю, — пришлось мне пожать плечами, так как не представлял размеров шкуры гигантского змея, как и самого змея. — Если сейчас и не сможет, то когда подрастет, может и соткать. А зачем тебе такая большая тряпка?
— Э-э, Леег, ты удивляешь меня, — взмахнул всеми четырьмя руками толстяк. — Ладно бы это спросил Ваал, или даже Боат, или любой другой стор из нашего селения. Но ты… Ты смог догадаться заставить летуна давать нить и полотно и не можешь догадаться, что если обтягивать челны не шкурами змея, а этим полотном, то им не будет износа.
— Что-то не заметил у нас никаких челнов.