Сторож брату своему

Шатер Салмана ибн Самира легко было узнать – именно там орала главная толпа. Бедуины что-то выменивали, совали в руки, пихали и волокли за локти верещащих детей. Ржали, вздергивали головы лошади. Палили высокие, щедрые – чужой ведь хворост – костры.

Толстый добротный тент бился под порывами ночного ветра, тканые узоры рябили в мельтешащих отблесках пламени, свет рассекали тени. Сидевший у растянутого полотнища человек кивал высокой чалмой. Растопыренная в локтях, большеголовая тень уродливо расползалась по втягивающемуся, хлопающему под порывами занавесу.

Под ногами хрустел щебень.

Вокруг чалмоносного стояли – шестеро в хороших атласных халатах. Не в панцирях. Судя по мятым частым складкам, даже кольчуг под роскошную блесткую ткань они не поддели. Даже шлемами не озаботились – так, кожаные колпаки, обмотанные от пекущего солнца тканью. Стояли вольно, блестели зубами в улыбках, поигрывали пальцами по рукоятям сабель. Двое опирались на длинные рубящие копья. Айяры, не гвардейцы.

И знамени – нет. Ничего нет – ни вымпела-рийа. Ни обычной при катибах прислуги – столик стоял, на столике ларец. И все. Но не было ни абаки, ни обычного сундука с бумагой, ни ящичков для чернил, ни чернильниц или каламов – ничего. Ни мальчишки, присыпающего песком свитки и плавящего сургуч, ни чтеца, ни писаря. А зачем, в самом-то деле, бедуины все равно ни читать, ни считать не умеют…

Предводитель сборщиков возвышался над гомоном – под ним топталась и кивала мордой высоченная коняга явно не ашшаритских кровей. Рядом, круп к крупу, держались еще двое на хороших кохейланах в чеканных дорогущих налобниках. Кони всхрапывали, пускали с мундштуков пену, мотали пышными алыми кистями на трензеле. На выпуклых маленьких щитах медно отблескивало пламя костров. Все трое при длинных копьях – остро торчали парные гвозди вверху древка, трехгранные лезвия лоснились свежей смазкой.

Справа, видно у шатров жен, над углями вертели жалко распяленную тушку козы. Вокруг угольев – там уже курился паром котел – склонялись и откидывали края покрывал женщины. Вокруг на корточках сидели и расслабленно болтали еще пятеро вооруженных чужаков. В халатах поплоше, в грязноватых черно-белых куфиях. Таглиб? Скорее всего, тоже айары. Эти были при джамбиях, копья небрежно полулежали на коновязи. На вооруженных мужчин восхищенно таращилась рваная полуголая детвора. Ну и на пятерых хороших гнедых они тоже заглядывались и радостно голосили, подлезая коням под брюхо.

Здоровенный вороной под главарем поддал задом и развернул тушу – толпа с придушенным визгом рванула в стороны, раздаваясь.

– Прочь, прочь, сыны шакалов! – разевая рот под пышными черными усами, пророкотал айяр.

Поднял копье, потряс. Кругом послышались причитания женщин.

С боков коняги длинно свисали ножищи в пыльных сандалиях – айяр сидел в седле без стремян. Эти вояки приехали к бедуинам по-бедуински – в невысоких седлах под тонкими попонками. А чего им снаряжаться, в самом-то деле? В стойбищах хорошей стали отродясь не водилось. Легким бедуинским дротиком и поцарапать-то сложно, особенно сквозь плотный гладкий атлас – соскользнет, не пробьет ткань. Ну это если с ближнего расстояния не ткнуть. Но на ближнее расстояние бедуины не подходят – трусят. Как шакалы…

Здоровенный полог-гата за спиной чалмоносного еще раз хлопнул. Под ногами и копытами хрустел крупный твердый песок. И щебенка. В такую жесткую землю гата не закопаешь. И вязянками хвороста не привалишь – улетит с ночными бризом, все шесты повалит. В щебень полог вбивали острыми, коваными шпильками в три пяди длиной.

Гладкое – сколько раз брались за тебя сильные женские пальчики – железное кольцо на конце штыря приятно охладило пальцы. Через мгновение несколько освобожденных локтей ткани радостно вздулись, поднимая облачка пыли.

Наглые, уверенные в своей безнаказанности дурни стояли, вольготно расставив ножищи в гладких сапогах – как купчины на рынке. Мошонка вперед, спина расслаблена. Айяры при саблях и вовсе заложили ладони за пояс.

Одно плохо – сабля. Саблей Тарег владел плохо.

У ног пофыкала, задирая морду, здоровенная черная гончая. Вперилась набухшими, воспаленными до красных прожилок глазищами. Показала желтые, пахнущие падалью клыки. В голове прошелестело удушающе злобное:

Убей их, маленький сумеречник, убей их всех до единого, аф-аф-аф-ууууу…

– Всадники охраны – ваша забота, – строго предупредил собаку Тарег.

И ее сестричек. Салуги стояли, напряженно вытянув морды, принюхивались к растущему в воздухе запаху незапретной крови. Но покосились и зарычали: мол, поняли, поняли.

Забирать у людей последнее – нехорошо. Забирать последнее чужим именем – плохо. Забирать последнее, прикрываясь именем Всевышнего, – совсем никуда не годится.

С длинных боковых клыков текла слюна. Гончие Манат готовились к прыжку. Наступала ночь Хозяйки Судьбы – салуги готовились вкусить обильные жертвы.