Сторож брату своему

На ней не было ни покрывала, ни головного платка – да и за занавесом она не сидела. В старом городе звездопоклонников госпожа Мараджил с удовольствием отказалась от соблюдения омерзительных ашшаритских «приличий», превращающих женщину в козу в стойле.

Старый маг, копошившийся над кипой покоробившихся листков с таблицами, вскинул на нее слезящиеся глаза:

– Госпожа изволит шутить, – пожевал он морщинистыми губами. – Таких дождей в Харране не бывало с начала мира. Что до имени города, о властительница, то на нашем языке мы называли этот город совершенно иначе – задолго до того, как сюда пришли смуглые люди с юга.

– А может, такие дожди сулят конец мира? – Глаза Мараджил раскрылись маленькими колодцами мрака. – Что скажешь, Фазлуи?

– Госпожа снова изволит шутить, – нахмурился прорицатель. – Гороскоп твоего сына, о мать жемчужины океана вечности, сулит ему лишь радости…

– Не обманывай меня, старый хрыч, – мать аль-Мамуна прищурилась, как разъяренная кошка. – Я не зря тряслась в кеджаве по размытым дорогам, по которым шастают карматы!..

Сабеец съежился и застрелял маленькими, утопающими в морщинах глазками. Сухие ручки в старческих коричневых пятнах зашуршали листами:

– Госпожа изволит видеть сама: рождение ее сиятельного сына, этого пловца в океане божественности, состоялось, когда высота Проциона составляла 88 градусов, по прошествии восьми часов двадцати минут с начала ночи…

– Фазлуи, мне это известно!

– …несомненно, о отражающее истину зеркало! И я не зря посоветовал тебе, о великолепие святости и любви, задержать роды и попросил привести к тебе уродливую повивальную бабку, дабы вид ее задержал схватки и твой сын, этот главный проводник каравана по тропе истины, родился в наиболее благоприятный момент…

– Фазлуи!

– Да, моя госпожа? – Старик перестал бормотать и подскочил, словно очнувшись.

– Тебе известно содержание фирмана халифа, который вот-вот должны доставить в Харран?

С морщинистого личика разом сбежала угодливая улыбка. Сабеец надулся и зло скривился:

– Да проклянут боги этого выродка…

– Которого? Великого вазира? Или аль-Амина, подмахнувшего этот указ?

Наблюдая кислую гримасу на лице астролога, Мараджил злорадно раскрыла глаза:

– Ну что молчишь, Фазлуи? Хочешь в ров под стенами цитадели?

Астролог сейчас походил на загнанную в угол крысу: маленькие глазки отражали красноватый свет лампы и злобно блестели. Мараджил наслаждалась зрелищем и играла огромным сапфиром, свисавшим с золотой нити, перевивавшей косу.

Уступая настояниям законоведов – конечно, подкупленных главным вазиром, – халиф подписал указ, в котором отказывал сабейцам-звездопоклонникам в привилегии считаться зиммиями-покровительствуемыми. Им давался срок в три дня, чтобы обратиться в веру Али или умереть: эмир верующих, гласил указ, не может оказывать милости язычникам, поклоняющимся темным силам. Имущество казненных должно было отойти казне – вернее, увеличить состояние всесильного вазира. В последнее время размежевать личные средства Фадла ибн Раби и казенные становилось все труднее.

Взяв, наконец, себя в руки, сабеец снова расплылся в улыбке слаще патоки:

– О всесильная! О занавес благочестия и волна вечного океана! Наш город умоляет тебя о заступничестве!

Прежде чем пасть ниц у расшитого подола Мараджил, старый маг пустил слезу.

Поглядев на лысоватый седенький затылок, мать аль-Мамуна милостиво протянула:

– Поднимись, о Фазлуи.

Хлюпая носом, сабеец принялся лобызать грязный лоскутный коврик у себя под носом.

– Ну хорошо, хорошо, я вижу, ты раскаялся в своем упрямстве, старый козел. Я, так и быть, прощу тебя. Хотя, признаюсь, мне нелегко это сделать: я потратила на это путешествие две недели! Две недели – слышишь, ты, старый хрыч? – две недели я тряслась по топким лужам на вонючем верблюде, пережидая карматские засады в вонючих вилаятах, чтобы посмотреть в твои глаза… Что молчишь? Подними свою хитрую морду, ты, погань!..

По-змеиному изворачивая головенку, старый прорицатель покосился на свирепо оскалившуюся Мараджил.

– Ну?.. – мрачно выдохнула она.

Сабеец поднял голову и распрямил спину. Неожиданно спокойно встретил ее взгляд. И презрительно усмехнулся:

– Ты веришь этому перебежчику и отступнику по-прежнему. Да, моя госпожа?

Мараджил не смутилась:

– Тебе не хуже моего, Фазлуи, известно, что Джаннат-ашияни принял веру ашшаритов только для того, что выучиться в столичном доме мудрости. Они не преподают науку байинат-и-куруф, науку свидетельства букв, язычникам.

– Да-да-да… – прошипел астролог. – Когда этот ханетта исповедовал веру своей страны, он дал твоему сыну имя афтаб, солнце. А заделавшись ашшаритом, заявил, что численное значение его букв соответствует имени Акбар – прекрасному имени, прямо-таки божественному, согласно ашшаритским измышлениям…

– Я не желаю вникать в ваши дрязги, – отрезала Мараджил. – Джаннат-ашияни сообщил мне нечто тревожное – и я склонна верить его предсказанию. К тому же он царевич – хоть и изгнанный, но все же. А мы, люди царских кровей, чувствуем беду загодя. Скажи мне правду, о Фазлуи, и я заступлюсь за вас перед халифом.