Сторрам

Гаор перевёл дыхание, тем более, что у Ворона как раз спросили, любого ли мёртвого можно позвать.

– Нет, – покачал головой Ворон, – только кровного родича, отца или брата.

– А мать? – не выдержал Гаор.

Ворон усмехнулся.

– Плохо ты уроки Огненного Света учил. Только кровного родича и только по делу.

– А чо ж, по пустякам тревожить мёртвых не след, – согласился Мастак, – матери-владычицы вон тоже не любят, чтоб их почём зря беспокоили.

За разговором Гаор зевнул своего коня и проиграл так глупо, что самому стыдно стало. Вместо него с Вороном сел играть-учиться Мастак, а Гаор пошёл в душевую. Чтобы спокойно без помех обдумать услышанное.

Так, по порядку. Огонь Ирий-саду, а он уже понимает, что Ирий-сад – это место для мёртвых, не помеха. А что, все идут вместе, ну, как по дороге с развилкой, у Огня встретились, а там разошлись. По вере своей. И Матери набóльшие

не в обиде. Уже хорошо. Но женщин из-за Огня не позвать, да, аггел, ему же говорили на уроках, что женщины души не имеют, и потому им за Огнём и делать нечего, они свой долг при жизни исполнили: зачали и родили, больше ни для чего им Огонь жизни и не даёт. Ну здесь, положим, он и раньше не то что сомневался, а… нет, в такие дебри он не полезет, тут Матери точно обидятся. А может, женщины, их души к Матерям уходят? У кого бы узнать? Ладно. Главное он узнал: некого ему звать, кроме Сержанта, Яшена Юрда, кровного его родича, дяди, брата отца. У Сержанта на него обиды нет, должен прийти.

С этим решением он и заснул, зная, что никто и никак помешать ему не сможет.

3 декада 10 день – 4 декада 1 день

Как всегда, накануне праздника прошла выдача, обошлось без «горячих» и «по мягкому» и ему, и Махотке. Вообще надзиратели были какими-то тихо настороженными. Но ему на них накласть, лишь бы к нему не вязались.

После выдачи как всегда погуляли, поиграли и покурили во дворе. Всё как всегда: запуск в спальни без обыска и пересчёта, дверь надзирательской плотно закрыта. Ну и хрен с ними, век бы их не видеть. Нынче наш вечер. И день завтра наш.

После ужина Гаор ушёл в душевую. Сегодня ему не до вещевой и прочих укромных мест. Он не знал, нужны ли для ночного разговора какие-то особые условия и действия, но… ладно, пусть будет, как будет. Получится – хорошо, а не получится… так на нет и суда нет. Мылся он долго и тщательно, заодно выстирал портянки, и, когда, вытершись и развесив портянки на сушилке, вышел в спальню, многие уже лежали, хотя решётки не задвинуты и свет горит. Ворон тоже лежит, но не спит, глаза открыты. Может, тоже… готовится.

Гаор, не спеша, тщательно и аккуратно навёл порядок в тумбочке, приготовил себе всё на завтра. Холодно уже в трусах и майке, ладно завтра сойдёт, а вечером он их в грязное скинет и будет носить армейское. А много как армейского: койки, белье… недаром, видно, Сторрам – полковник, получил, видно, доступ к складам армейским, вот и почистил их. Наконец он лёг. Наступили доли – он уже научился их узнавать – предпесенной тишины. Сегодня под праздник, надзиратели вязаться не станут. Уж три песни нам дадут.

Дали четыре, они даже пятую начали, когда вошёл надзиратель, молча задвинул решётки и ушёл, не прокричав отбоя. Свет погасили, и допевали они уже в темноте.

– Всё, мужики, – негромко, но так, что его услышали все, сказал Старший, – завтрева ещё попоём.

С ним молча согласились. Как хлопнула дверь надзирательской, слышали все, так что… разбудим, себе дороже обойдётся.

Сопенье, храп, кряхтенье, бесшумно скользящие по проходу и сквозь решётку фигуры… Гаор закрыл глаза и вытянулся на койке. С чего начать? Не знает он. Никогда не говорили об этом, но… ладно, пусть будет, как будет, поверь, и по вере твоей тебе дадено будет. И тут же ворохнулась мысль, что верь не верь в возмездие, в Огонь Справедливый, но он здесь, а Братец там. Нет, нечего ему об этой гниде думать, та ещё получит своё, не от Огня, так… стоп – остановил он сам себя. Огонь зовёшь, и в силе его сомневаешься, следи за собой, сержант, обидеть Огонь легко, а помириться с ним…

Он лежал с закрытыми глазами и не то спал, не то дремал, не то… нет, ни о чём он не думает сейчас, просто лежит и ждёт, ни мыслей, ни чувств, ничего нет, серая, пепельная пустота…

Старший по многолетнему уже опыту знал, что на осенний праздник надзиратели гуляют тихо, и ни за девками, ни за чем не лезут, это не Новый год, но на всякий случай, спал в полглаза. Мало ли что этим сволочам в голову взбредёт. А дураков хватает, за тем же Рыжим в оба гляди, так и норовит парень нарваться и вляпаться, мужик уже, а парнем колобродит. Но всё было тихо и спокойно, он стал уже в сам-деле засыпать и, когда женская рука тронула его за волосы, пробурчал:

– Я сплю.

– Ну и спи себе, – тихо засмеялась над ним женщина.

И где-то в середине ночи, Старшего вдруг разбудил голос. Чистый и совсем не сонный голос Рыжего.

– Сержант, – сказал Рыжий, – ты пришёл, Сержант. Здравствуй.