Стоунхендж

Постоялый двор был огромен, а Томасу еще на входе объяснили, что на этой же улице есть еще два, и если ему здесь не нравится, то может убираться ко всем чертям. Постояльцев и без него хватает, впору пристраивать еще комнаты.

Томас посопел, но Яра дергала за рукав: перестань, здесь всего на ночь, ты же на камнях спал!

На ужин предложили рыбу, правда, самую разную, вареную, печеную и жареную, к тому же почти даром. Томас потребовал мяса, чем вызвал недовольство, но желаемое получил, хотя пришлось выложить в двадцать раз больше. Похоже, если рыбу ловили прямо на месте, то мясо покупали, а в военное время платить приходилось не только монетами, но и головами.

Томас осмотрел комнату Яры, проверил запоры, решетки на окнах. Яра уложила усталого мальчишку на постель, укрыла ветхим одеялом. Он лишь слабо улыбнулся, попытался удержать ее руку, но крепкий сон сделал его пальцы вялыми.

Томас пробовал ложиться, вскакивал, подбегал к единственному окошку. Сердце колотилось, сон не шел. За окном чернота, две-три тусклые звезды, но в той стороне — Британия. До нее рукой подать в сравнении с тем, сколько пришлось пройти, проехать, пролететь, проползти, обдирая локти!

За тонкой перегородкой, где расположились Яра с мальчиком, было тихо. Умаялись оба. Все-таки женщина тоже ребенок, как бы ни старалась выглядеть взрослой. И относиться к ней надо всегда, как к ребенку, какую бы ношу она ни пыталась сама взвалить на свои плечи. И оберегать, как ребенка.

Он лег, заложил руки за голову, но сна все равно ни в одном глазу. В возбужденном мозгу проскакивали радостные минуты возвращения, всплыло любящее лицо матери, совсем некстати увидел сцену захвата Иерусалима. Сердце все еще колотилось часто и сильно, словно размахивал мечом, а не пытался погрузиться в сон.

Он долго лежал в ночной тишине, дышал ровно и глубоко. Наконец мышцы расслабились, он ощутил, как руки отяжелели... и в это же время ощутил чье-то присутствие в комнате. Глаза уже привыкли к слабому свету луны, что заглядывала в окошко, но в комнате помимо стола, двух лавок и грубого ложа, где Томас лежал, ничего не было. В то же время он чуял чье-то присутствие.

Дышал все так же ровно, всматривался из-под приспущенных век. Меч справа от руки, почти касается пальцами, а веревочка от мешка с чашей накинута на кисть левой. Если бы не научился звериным чутьем угадывать опасность раньше, чем она возникала воочию, то сгинул бы еще на пути к Святой Земле, не говоря уже о полной опасности жизни крестоносца в захваченных землях.

Из стены выступили две фигуры. Обе были в плащах до полу, капюшоны надвинуты на лица, скрывая глаза. Томас разглядел только подбородки: у одного квадратный, тяжелый, в обвисших складках кожи, у другого острый, но тоже упрямо выдвинутый вперед. Оба походили больше на рыцарей, чем на монахов.

— Крепко спит? — спросил один шепотом.

— Крепкий сон наступает через два часа, — ответил второй таким же шепотом, наставительно, — тогда все бесполезно... А сейчас самое время.

Первый приблизился к ложу. Томас напрягся, готовясь молниеносно ухватить меч, ударить, прыгнуть, парировать удар второго, пригнуть и ткнуть острием меча как копьем в живот первого. Сердце застучало еще чаще, но дыхание он удерживал ровным, расслабленным. Даже рот приоткрыл для убедительности.

— Сэр Томас Мальтон, — заговорил первый негромко, но таким властным голосом, что Томас ощутил невольный импульс стать перед незнакомцами на колени. От них исходила мощь королей. — Сэр Томас Мальтон из Гисленда!.. Ты совершил великий подвиг, прославив не только свое имя и свой род, но все англское рыцарство! Сейчас же ты не должен успокаиваться, ты должен быть готов к сражениям и схваткам, ибо дом близок, но путь к нему труден. Ты должен доставить Иосифа Аримафейского с чашей в Британию, ибо именно тебя Провидение избрало своим орудием, а там ты обязан сразу же отвезти чашу в часовню святого Дункана и передать в руки святых отцов. Укрепись духом, ибо путь твой еще не окончен!

Он перевел дыхание, посмотрел на второго, словно спрашивая, так ли сказал и все ли. Тот кивнул. Первый сказал все тем же негромким, но властным голосом, от которого дрожал воздух:

— Когда ты проснешься, то сядешь на корабль со статуей святого Дункана на борту. Там надежная команда, вас отвезут на тот берег немедленно. Проснувшись, ты будешь помнить только страстное желание исполнить это повеление. Спи крепко, а утром встанешь полным сил и жажды выполнить все, что тебе было сейчас сказано!

Они медленно отступили и, сколько Томас ни всматривался, без стука и скрипа ушли прямо в стену. Он еще долго лежал, успокаивая сердце, готовое выпрыгнуть. В ушах звучал властный голос, и Томас чувствовал страстное желание выполнить все до мельчайших деталей, хотя оставалась в душе горечь. Он и собирался все сделать именно так. Неужто в нем сомневаются, не верят? Или сочли, что выдохся?