Страда и праздник. Повесть о Вадиме Подбельском

Черный пыхтящий паровоз, необычно поставленный в середину состава, обдал жаром. Подбельский чертыхнулся: хватит и степного июльского солнца — так печет. Гравий натужно скрипел под ногами. Но вот и последний вагон, вернее, первый, гаубичная площадка, сделавшая из состава теплушек ударную военную силу, — а всего-то угольная металлическая платформа со снятым передним бортом и внутри — орудие.

— А наверх подняться можно? — Он показал на крышу теплушки, прицепленной сразу за гаубичной платформой.

Шедший сзади командир отозвался:

— Отчего же? Запросто!

Пачкая руки угольной пылью, Подбельский стал подниматься по железной лесенке, прикрепленной к краю платформы. Вправо сразу открылись мерным рядом крыши вагонов со струйкой дыма над паровозной трубой, и до ближайшей крыши было совсем недалеко. Он чуть задержался, примеряясь к прыжку, взмахнул руками, восстанавливая равновесие, и тут же забыл обо всем, стараясь сразу целиком вобрать в себя открывшийся впереди простор.

Серо-блестящие полоски рельсов делили надвое обширное пространство — слева желтое, в поспевающих хлебах, изрезанное межами, волнисто повторяющими неровности земли. Справа черно и неровно стлалась пустошь с морщинами разбитого проселка, с каким-то сараем невдалеке, а дальше, на косогоре, плавно сбегающем к невидимой отсюда речке, торчала водонапорная башня, гордо краснела на солнце, и под ней темно грудились пристанционные склады и домишки Романовки. И все, что виделось отсюда — от гаубицы на платформе до складов и домов, — было исколото людскими фигурками. Собранные в цепи, с винтовками наперевес, они двигались к станции.

Полторы недели назад под натиском основных сил Донской армии Деникина фронт 9-й армии, проходивший от Новохоперска к Елани, начал отползать к северу. И без того расстроенный левый фланг Южного фронта оголился. В срочном порядке Тамбов был превращен в крепостной район; его слабые силы отважно взяли на себя борьбу с бандами «зеленых», чтобы обезопасить тылы частей 9-й армии, и это помогло перейти в контрнаступление против Деникина. Станция Романовка на линии железной дороги, ведущей к Камышину, была следующей после оставленного было и отбитого накануне Мучкапа, а этот находился уже на ближних подступах к Тамбову…

Подбельский не заметил, как рядом оказался командир, тот, что шагал прежде сзади, не разобрал его слов, адресованных кому-то внизу, и только когда ухнуло и ударило огнем, когда звонко заложило уши и обдало кислым запахом пороха, он понял, что это выстрелила гаубица с железной своей платформы.

Разрыва снаряда не было видно. Командир, не отрывая глаз от бинокля, снова крикнул, и вслед за хищным звоном досылаемого снаряда с платформы ухнуло опять, казалось, тише, и почти тотчас черный всплеск земли вырос перед наступающими цепями и донесся похожий на гром звук разрыва. Следующего попадания опять не было заметно, Подбельский вглядывался вперед, чувствуя, как губы непроизвольно растягиваются в улыбке, и тут же командир сунул ему в руки бинокль, закричал, сам оглохший от выстрелов:

— Пугнули и хватит!.. Они теперь до Балашова пятки салом смазали!

В бинокль наступающие виделись уже не точками. Бледно-зеленые выгоревшие рубахи, серые скатки шинелей через плечо. Он разглядел и пулеметы, которые несли на плечах, кто — ствол, кто — лафет.

— Как идут! Как идут! — не выдержал, сказал вслух.

Огибая цепь, на проселок вылетел всадник. Нахлестанный нагайкой конь шел галопом. Вскоре можно было разобрать, что скачет ординарец командира Тамбовской бригады. Возле гаубичной площадки осадил коня, замахал руками.

— Товарищ уполномоченный! Велено передать: противник отходит, не принимая боя!

Подбельский опустил бинокль. Что сказать в ответ? Он здесь не командир и все же старший. Отдал бинокль артиллеристу, сложил руки рупором:

— Передайте, я восхищен наступлением. Порядок, дисциплина образцовые!

Ординарец что-то крикнул в ответ, козырнул и, развернув коня, снова ускакал к ушедшим уже далеко цепям красноармейцев.

Звон в ушах проходил. Явственно слышалось пыхтение паровоза и тут же, как бы все усиливаясь, громкое пение жаворонка — с той стороны железнодорожного пути, где золотились хлеба.

— А все Мучкап, — радостно сказал Подбельский артиллеристу. — Вышибли вчера одним ударом, так теперь и не сопротивляются!

— Да я ж говорю, они теперь салом пятки до Балашова смазали. Зеленые, они и есть зеленые. Захлебнулось наступление Деникина, так они вмиг, сволочи, сникли.

— Не скажите! Все же вам и вчера и сегодня пострелять пришлось.

Теперь уже улыбался артиллерист.

— Война… кто — кого!

Через час на малом ходу военный поезд вышел на главный путь Романовки и остановился у платформы. Комбрига Подбельский нашел на телеграфе. Путаясь в ленте, тот сам хотел что-то прочитать, ругался, дергал в больших руках белую полоску бумаги.

— От бисова душа! Поздравляют, что взял Романовку и что-то еще балакают, а что — не пойму.