Страдающее Средневековье. Парадоксы христианской иконографии

Многоликий дьявол. Видение отшельника с Липарских островов о том, как демоны на лодке везут в ад душу франкского короля Дагобера (в конце концов он все-таки был спасен благодаря заступничеству св. Дионисия). Тела демонов, которые, по случаю такого праздника, устроили умершему королю адский концерт, пересекают все мыслимые видовые границы. У беса справа, словно у римского бога Януса, два сросшихся лица (человеческое и птичье), на животе – львиная морда, а ноги заканчиваются копытами.

67 b. Архангел Михаил, попирающий дьявола. Бельмонте (Испания), вторая половина XV в.

New York. The Metropolitan Museum of Art. № 55.120.2

Тело поверженного Сатаны с множеством человеческих или звериных морд вобрало в себя почти весь демонический бестиарий и настолько противоестественно, что ноги оказываются неотличимы от рук. В его плечи встроены тела рептилий, черный хвост оборачивается шеей птицы, а из ушей лезут жабы и змеи. Его главное лицо напоминает череп, а по корпусу, словно по трупу, ползают черви и пауки. Где дьявол, там смерть.

67 с. Зерцало человеческого спасения. Италия, вторая половина XIV в.

 Paris. Bibliothèque de l'Arsenal. Ms. 593. Fol. 3v

Дьявол, искусивший Еву, предстает в виде гибрида – змея (дракона) с девичьим лицом, напоминающим саму праматерь человечества. Такие изображения, подчеркивающие ответственность женщины за грехопадение, восходят к парижскому богослову Петру Коместору (XII в.), который писал, что Сатана вошел в змея, похожего на Еву, потому что «подобное привлекает подобное».

Как писали Отцы Церкви, после грехопадения первые люди не только лишились бессмертия, были изгнаны из рая и потеряли власть над зверями (ведь изначально они были покорны человеку), но и утратили контроль над зверем в самих себе. Не случайно на одной французской миниатюре XIV в. Адам и Ева после грехопадения изображены как кентавры: сверху люди, а снизу – звери (кони или ослы) (71). Чтобы сделать зримой внутреннюю борьбу человека с искушениями и дьяволом, средневековые мастера часто представляли ее как поединок с хищниками, олицетворяющими силы тьмы. На изображениях гибридов противостояние двух начал переносится внутрь их тела. Такой гибрид – это человек, уже оказавшийся во власти зверя или превращающийся в него.

Бернард Клервосский о том, почему монастырь не место для монстров (68–70)

«Но что же предстает далее, в орнаментах крытых аркад, глазам братьев, которые погружены в чтение? Что делает здесь эта нелепая чудовищность, зачем тут уродливая красота и красивое уродство? Эти нечестивые обезьяны? Этих свирепые львы? Эти чудовищные кентавры? Эти полулюди-полузвери? Эти пятнистые тигры? Эти сражающиеся воины? Эти охотники, трубящие в рога? Здесь вы зрите несколько тел, увенчанных одной головой, там – несколько голов, венчающих одно тело. Тут – четвероногое с хвостом змеи, там – рыбу с головой четвероногого. Где-то некое существо, напоминающее спереди лошадь, а сзади – козу; где-то – рогатого зверя с лошадиным крупом. Со всех сторон вы окружены таким буйным и поразительным разнообразием форм, что куда приятнее предаваться чтению этих мраморных манускриптов и проводить дни, восхищаясь каждой подробностью орнаментов, вместо того, чтобы размышлять о божественном законе. Поистине, если зритель не краснеет от стыда, созерцая подобные нелепости, то пусть хотя бы пожалеет о напрасных расходах!»

Бернард Клервосский. Апология к аббату Гильому из Сен-Тьерри, 1124 г.

(Перевод М. Р. Майзульса)