Страх

Я стоял, держа блестящие поручни столика, погруженный в эту нирвану, мимо проходили люди, не замечая меня, наконец, коридор очистили от всех, для прохода «Первого», не заметив, оставив меня стоять у зеленой портьеры. Диктатор вошел со стороны лестницы, не глянув на меня, прошел мимо и зашагал от меня по коридору к себе, к дверям в дальнем конце. Сохраняя пустоту в голове, автоматическим движением я вытащил из-под большой белой салфетки на своем столике пистолет, тихо ровным шагом пошел за ним, поднимая руку с оружием, механически, без мыслей целясь. Здоровенный и крепкий мужик, похожий на директора колхоза или начальника стройки, «Первый» шел не спеша, задумчиво глядя под ноги на красный ворс, держа руки в карманах спортивных штанов. Мощная широкая спина в серой майке сутулилась, Коротко стриженный бычий затылок плыл медленно между стен узкого прохода четко по линии маленьких ламп, вмонтированных в потолок. Мушка легла на этот затылок, я, видимо, таки пропустил «в эфир» мысль облегчения, что-то вроде «есть, почти ОК», потому что он обернулся и увидел меня.

Поздняк метаться, я выстрелил ему точно в лоб с пяти метров. Но эти глаза как будто успели выстрелить в меня чем-то вроде пули. Хорошо бывает в кино, там у Главного Врага в глазах злоба лютая, ненависть или хотя бы смертный страх. Усталое, избитое тугими прямыми и глубокими, как автобаны, морщинами, мужицкое лицо застыло передо мной, жесткие и крупные, как тросы, губы дернулись в разочарованной усмешке. В глазах «Первого» была боль. Такая, что против воли пробивала на ответку, вываливала в скорбь, как будто сидишь в палате у постели смертельно больного страдальца. Меня еле заметно передернуло. Время застряло, казалось, я бы мог увидеть, как летит пуля, если бы смотрел на нее, а не в эту бездну муки и тоски. Там была такая концентрация горечи, я мог бы утонуть в этой океанской глубине непроглядной и безысходной пучины боли, если бы не надо было валить.

Не глядя в простреленный лоб, бросил ствол обратно на столик, и побежал к «своей» двери, указанной Морзянычем, слыша за спиной, как тяжелым мешком падает на ковер, ударившись, видимо, плечом о стену, Диктатор. Морзе не подвел, я спокойно ушел оттуда, и нигде никогда не выплыло мое авторство в ликвидации единоличного кровавого властителя. Но убитый попортил мне немало нервов, вспоминаясь и обламывая то секс, то пир, то просто умиротворенный сон. Много лет он еще жил в моем сознании, ведя себя как привык, по-диктаторски жестоко и без малейшего милосердия, отнимая все самое дорогое, неумолимо, как продразверстка. И от него не было никакого спасения или защиты.