Страх

– Могу я вам чем-нибудь помочь?

Я постарался при этом словно бы зевнуть на третьей гласной (так я представлял себе в ту пору их фонетику; сейчас мне кажется, что нужно не зевать, а петь).

Было отлично видно, что ни я, ни кто бы то ни было другой помочь тут никак не мог, симпатяга-американец прекрасно сам нажимал на приапический спуск своей фотокамеры. Тем не менее он тотчас улыбнулся, поднял приветно взгляд и сказал «да» по-русски.

– Я хотел бы выпить кофе, – пояснил он без тени акцента, – но не знаю, где тут бистро или что-нибудь такое.

Он так и сказал «бистро».

– Отлично, – кивнул я, продолжая использовать язык Вашингтона и Готорна. – Вы не откажетесь выпить со мной?

– Мне будет очень приятно.

Поскольку он тоже был тверд в своем русском, со стороны мы представляли, должно быть, занятную пару. Он снял – еще раз – алтарь и вновь улыбнулся мне.

– Вы, верно, эмигрант? – спросил я, смиряясь наконец с родной речью: уступка вежливости. Так в детстве я не говорил по-украински.

– И да и нет, – сказал он, причем улыбнулся еще шире, чем прежде, хоть я был убежден, что это невозможно. – Я, правда, русский, но родился в Нью-Йорке. И в России всего только во второй раз.

– Что ж, мы соотечественники, – сказал я. – Причем настолько, насколько это вообще возможно. Я тоже родился в Нью-Йорке, с той лишь разницей, что после этого никогда не бывал в США.

Я никогда не видел, чтобы человек так удивлялся. Он буквально остолбенел и вытаращил на меня глаза.

– Выходит, вы американский гражданин? – спросил он.

– Не знаю, право. Мне как-то не приходило в голову уточнять этот вопрос.

– Не уточняли? Это зря. Если хотите, я помогу вам.

Вышло, что теперь он повторил чуть не дословно то, с чего начал я, но по-русски это получилось отнюдь не формально. Он тотчас представился. Моего нового знакомца звали Степан Богданович М., и он был атташе американского посольства по делам культуры в России. К счастью – один миг я ждал худшего, – моя фамилия была ему неизвестна. А впрочем – как знать? Ведь это снова был ход судьбы, ее перст. Я тотчас это понял и усмехнулся своему глупому страху. Покойный отец в этих играх уже давно потерял свою роль.

– Вот и бистро, – сказал я меж тем. – Хотя, если честно, это очень средняя кофейня. Но все равно: лучшей поблизости не найти.

– Годится, годится, – кивнул тот, лучась; у него была счастливая привычка, которую позже я не раз наблюдал, радоваться пустякам. Теперь он с удовольствием оглядел непомерно большой зал закусочной, куда я привел его. – Тут не подают ли спиртного? – весело спросил он. – Нет? Вот это жаль. Сказать по правде, холодное утро.

Он был прав. Была лишь середина сентября, но на траве вдоль бордюра из жердочек была изморозь. И у меня опять ныло плечо. Мы сели и заказали кофе.

XXX

Это, конечно, было удачное знакомство. Однако и оно доставило мне много хлопот. Так, например, я долгое время полагал – не знаю сам почему, – что должен зазвать Степана Богданыча к себе в гости. Этого как будто требовала от меня вежливость. Между тем вид моего жилья вопреки всем моим стараниям и даже частичным местным успехам в уборке был таков, что сама эта мысль меня пугала. Было что-то невыразимо скверное в самом состоянии опустошенной мебели, расселившей к тому же по всей квартире глухое невнятное эхо в самых неподходящих местах. Печаль веяла из углов и пряталась где-то в складках штор, хотя я их честно выстирал. Мне самому казалось даже, что дом выглядит так, словно меня обокрали; подобная обстановка, само собой, плохо располагала к тому, чтобы устраивать тут прием. Время, однако, шло, мы несколько раз созванивались, и наконец неожиданно вышло так, что пригласил меня он, а не я, на какой-то милый, совсем камерный концерт в посольстве, вроде тех, которые я, конечно, не раз посещал в детстве по пригласительным билетам, которые добывал мне отец.