Страх

В дальнем углу отсека на проволоке, протянутой от труб до красной колбы огнетушителя, сушилась гирлянда черных матросских носков. Сбросив их на палубу, Тулаев отвязал проволоку, сложил ее вдвое, перегрыз, потом зубами же зачистил концы и бесшумно скользнул к трапу. Все это заняло не больше десятка секунд, а почудилось, что прошло не меньше минуты. Шагов Бугайца не было слышно, и Тулаев, кажется, догадался, отчего сигнальщик-террорист проявил такой жгучий интерес к мичманским и матросским каютам да еще и спустился сюда в одиночку. Скорее всего, он обчищал их тумбочки или, как там говорили подводники, рундучки.

Переведя рычаг рубильника на "Выкл.", Тулаев съежился в темноте, приготовился к быстрым шагам в сторону люка. Но их не было. Наверное, рундучков оказалось больше, чем он думал. Или Бугаец - жаднее, чем он предполагал.

Подсоединив одни концы проводов к клеммах пакетника, а другие - к поручням трапа, Тулаев обхватил пластиковую ручку переключателя и приготовился ждать. Бугаец такой возможности ему не предоставил. Шлепая, как морж ластами по кафелю, он резко прошел к люку и, чавкая трофейными конфетами, спросил самого себя:

- Шо там, лампочка, што ли, перегорела?

Тулаев решил, что темнота отпугнула его, и Бугаец сейчас уйдет. Но он не знал того, что вниз сигнальщик спустился совсем не из-за мамкиных конфет и печенья из матросских рундучков, а потому, что на самом нижнем этаже отсека, там, где стоял с медленно отекающей, становящейся бесчувственной рукой на пластиковом переключателе Тулаев, за металлическими дверцами находилась часть продовольственного запаса экипажа: мука, крупы, галеты, сок и - самое главное, самое вожделенное - шесть ящиков с вином. Конечно, не спирт, не водка, а кислый, пахнущий прелыми осенними листьями венгерский ризлинг. Но если выпить не стакан, скудную подводницкую норму, а бутылку или даже две?

Рука Бугайца, заставив его прекратить сомнения, нырнула в карман, достала оттуда зажигалку, и он сделал то, что в первый же день контрактной службы ему строго-настрого запретили делать на лодке, - зажег так называемый открытый огонь. Отсек не взорвался, и мир не стал хуже. Зато язык стал кислым, будто он уже успел хлебнуть стакан вина.

Вязким желтым сгустком Бугаец сплюнул на зеленый линолеум палубы начинку карамели, мысленно матюгнул мамашу матроса, приславшую из саратовской или иркутской провинции такие противные конфеты, повернулся спиной к трапу и медленно стал погружаться в люк.

Когда наверху, над зеленым срезом палубы, осталась одна голова, а свободная рука обхватила скользкий поручень, Тулаев всем весом опустил рычаг. Свет быстрой желтой водой до краев затопил нижний этаж отсека.

- А-ап! - вскрикнул Бугаец и, дергаясь, точно в припадке эпилепсии, закатил глаза и навзничь упал с трапа.

Пальцы, не сдержав бычьего веса, разжались, и удар о металл прочного корпуса получился гораздо сильнее, чем ожидал Тулаев. На ступеньку трапа упала зажигалка и сразу погасла, будто поняла, что она уже не нужна хозяину.

- Ап... А-ап... - Бугаец попытался приподняться на локте.

Красный футляр ПДУ вмялся ему в лоб. Голова глухо стукнулась и больше не поднималась. Тулаев посмотрел на ПДУ, сорванный со своего пояса, и еле сдержал удивление. Покрытый пластмассой металл коробки был вогнут так, словно по нему врезали ломом. А комковатый лоб Бугайца остался чистым и неповрежденным. "Были б у него мозги, наверное, сотрясение б заработал", сущую глупость подумал Тулаев, а руки уже делали свое дело.

Он оттащил бесчувственное тело в угол отсека, стянул с него странный черный комбинезон, связал руки и ноги, вбил в рот кляп из непросохших матросских носков. Тулаев не видел ни одного из собеседников Бугайца, но то, что сигнальщик сменил подводницкое РБ на этот комбинезон, подсказало, что и они, скорее всего, одеты так же. Когда идет война, бойцы одеты всегда одинаково. Форма - чуть ли не самое главное в бою. Тулаев влез в комбинезон Бугайца и, чтобы не превратиться в нем в клоуна, связал лямки так, что их как бы и не стало. Нагрудный карман висел верхним срезом прямо под ключицами.

При желании в него можно было даже сплевывать.

Пистолет, выпавший из кармана Бугайца еще у трапа, оказался "Ческой збройовкой". В магазине кучно сидели в два рядочка пятнадцать рыжих патронов. Вряд ли людей в черных комбинезонах было меньше, но с оружием Тулаев почувствовал себя как-то увереннее.

Съехавшая на плече Бугайца тельняшка открыла синие буквы татуировки. Сверху вниз они сложились в странную фразу "Ай ухи век". Наклонившись, Тулаев сдвинул засаленный ворот тельняшки еще ниже и прочел трехэтажное произведение уже полностью:

Наждак и Бугай

кровные братухи

навек

Слева от слова "навек" бугристым пятаком лежал след от прививки против оспы. Наверно, когда писарь-татуировщик в зоне начал выкалывать первую строку, он то ли сослепу, то ли спьяну не разглядел помеху. И теперь она темнела сучком на срезе дерева и портила композицию.