Страх полета

Существовала, стало быть, иная логика — логика творчества летчика, логика продуманной последовательности действий в катастрофической ситуации, логика, отвергаемая абсолютным большинством грамотных, здравомыслящих пилотов, не желающих заглянуть за привычную грань. Эта логика, вот сейчас, вот здесь, — выделяла капитана Климова и поднимала его над всеми. И второй пилот глядел теперь на своего капитана с благоговением.

Он испытывал благодарность к лысому деду-бортинженеру за своей спиной, который знал и умел так много, — он спас всех от пожара, самого страшного, что только может приключиться с самолетом.

Правда, потом с ними случилось еще более страшное, но это был уникальный, единственный, абсолютно смертельный случай, автоматически именуемый как катастрофа.

Однако самолет летел. И этот старик, все время терпеливо, без отдыха устанавливающий режимы двигателям, а попутно поддерживающий температуру в салонах, контролирующий работу агрегатов и систем, — был в глазах молодого летчика повелителем железа, которое, будучи искалеченным, все же исправно везло их в точку спасения.

Он был благодарен энергичному и умному штурману, который сумел направить самолет в эту точку, используя совершенно нестандартные способы выдерживания курса и без подготовки умеющий определить, далеко ли горы, и не завести в них летящий на малой высоте самолет, — человеку, умеющему рассчитать время этого зигзагообразного полета по непостоянным, меняющимся параметрам и вывести машину на Байкал, а попутно еще контролирующего крены, ведущего связь и решающего в уме задачи, пока недоступные неопытному второму пилоту.

Он был благодарен этим мужикам за то, что они вытащили его из пучины ужаса, подняли до своего уровня и не давали сжавшейся от страха душе снова юркнуть за спину взрослых дядь.

Он взрослел в этом бесконечном полете и не замечал этого.

* * *

Теперь пришло время сообщить пассажирам, каковы дальнейшие планы экипажа. Капитан не был уверен, что пассажиры воспримут его план приземления на байкальский лед с восторгом. Но он понимал и другое. Нельзя в опасной ситуации скрывать правду. Надо, чтобы все терпящие бедствие, находящиеся в одной лодке, знали степень опасности и приняли оптимальные меры для спасения жизни. И, самое главное, — не разрушили бы своими несогласованными действиями тот зыбкий карточный домик, который может спасти всех. Климов складывал этот домик, карта к карте, тщательно и осторожно, почти не дыша. Теперь пришло время раскрыть карты.

— Открой дверь, — обернувшись назад, скомандовал Климов. Надо проверить, хорошо ли слышно меня в салонах.

Петр Степанович открыл дверь. За дверью, натянутая как струна, стояла Ольга Ивановна с бутылками минералки в руках.

— Давай, заходи, ты как раз нужна, — сказал Климов, держа в руках микрофон. Он глубоко вздохнул и нажал кнопку:

— Уважаемые пассажиры! Прослушайте, пожалуйста, информацию, которая… — он на секунду запнулся, — от которой будет зависеть ваша жизнь.

«Да… явно не Левитан. Ну, да и черт с ним. Так… теперь о главном…»

Он тянул паузу, понимая, что сейчас салон, мягко говоря, неадекватно отреагирует.

— Как я уже сообщал, у нас возникла проблема с управляемостью самолетом. Она такова, что лететь мы можем, а попасть на аэродром — нет.

Он снова выдержал паузу. Надо говорить весомее.

— Вторая проблема: у нас не выпускаются шасси.

Из салона через открытую дверь в кабину донесся сначала приглушенный говор, потом голоса слились в непрерывный гул.

Ольга Ивановна побледнела и присела на стульчик за спиной капитана, прижимая к груди бутылки.

Климов, перемежая паузами короткие рубленые фразы, четко и ясно объяснил пассажирам суть посадки на лед Байкала.

— От вас требуется одно: сидеть и не двигаться, — закончил он. Потом подумал и добавил:

— Мы балансируем, как на канате. Самолет наш так устроен, что летит сам, ему не надо только мешать. Прекрасный самолет. Верьте ему: он нас выручит и довезет. Верьте экипажу: мы знаем, что делать. Благодарю за внимание.

Он обернулся назад:

— Так, Ольга Ивановна. Слышала? Давай теперь распределим обязанности.

* * *

Диспетчер Иркутска дал удаление. До Байкала оставалось сто пятьдесят километров. Капитан потянул к себе раструб радиолокатора. На прямоугольном экране бегающий лучик высвечивал темные зигзаги горного хребта и за ним — ослепительно-белую засветку береговой черты и поверхности великого озера.

— Ну что, ребята, — сказал Климов, отодвигая раструб, — аэродром наблюдаю. Большой аэродром. Давйте-ка приступим к предпосадочной подготовке. Штурману выставить курсовую систему на магнитный меридиан аэродрома посадки.

— На какой меридиан?

— На какой, на какой. На иркутский. Давай, Данилыч, выставляй, а мы с Димкой будем посматривать за кренами. Степаныч, правому чуть добавь.

— Добавил два процента правому.

Штурман быстро перевел и согласовал гироагрегаты.

Второй пилот встрепенулся от этого капитанского «мы с Димкой». Его держали за равного в этом экипаже!