Страхи (сентябрь 2008)

Смерть от многого избавляет. В том числе и от страха, права дурацкая поговорка: снявши голову, по волосам не плачут. В аду уже нечего бояться. Вот ужас - это пожалуйста, сколько угодно, вместе со страданиями и отчаянием. А страха нет, он исчезает. Растворяется в других ощущениях и чувствах. В раю тоже нечего бояться. Любопытно, есть ли страх в чистилище? Страх перевода в ад? Впрочем, православные существование чистилища отвергают.

Переживание страха естественно для человека, это один из признаков физического бытия. Более того, можно сказать, что страх - один из параметров бытия. Во всяком случае - бытия осознанного. Страхи многочисленны и разнообразны: один боится ящериц, другой - обвала на биржевом рынке. Один боится полысеть, другой - исписаться, третий - что жена ему изменяет, а четвертый боится всего сразу. Именно в силу индивидуальности переживаний, количество страхов безгранично. Страх сопутствовал человеку всегда, и мы им наслаждаться приучились, и оставляем крошечки души и капли тела для страха во всех его проявлениях. Страх Божий изначально присущ любому человеку, или, по крайней мере, должен быть ему присущ.

Страх - один из признаков существования, «боюсь - значит существую». Страх - один из признаков благополучия.

Страшно потерять любовь, власть, богатство, талант. Когда их имеешь. Но потерял - и все, никакого страха. Если ты боишься смерти, значит, ты еще чуточку жив. Идешь по ночному кладбищу, кресты стоят, мрак, все замерло и затаилось, тишина жуткая, страшно, вдруг кто-нибудь вылезет, схватит холодными, склизкими пальцами за ногу, потащит куда-то. А вылез, схватил, потащил - и никакого страха, один ужас. Ну, потом может быть боль, еще что-нибудь, поседеешь весь, заикаться начнешь, но страха уже никакого. Конечно, понятия «страх» и «ужас» путаются, взаимопроникают и заменяют друг друга. Категория ужасного издавна входит в систему эстетических оценок человечества, и изображение ужасного всегда было одной из главных задач искусства. Ужасное часто совпадает с понятием безобразного, без которого невозможно осознать столь важную для эстетики абстракцию, как красота. В готике эстетика безобразного играла очень важную роль, всякие там разные химеры собора Парижской Богоматери, дьяволы на резных капителях, изображения Страшного суда и ужасы живописи Иеронима Босха, одного из последних великих представителей средневекового мышления. А мы смотрим на ужасы, ими созданные, и испытываем приятное эстетическое чувство.

Известно пристрастие эстетов к карликам, уродам, бородатым женщинам и прочим экстравагантностям природы. Красота, конечно, страшна, но и безобразие - страшно красиво! Веласкес, например, или фильм «Уродцы» Тода Браунинга. Вообще-то трудно себе представить, как карлики Веласкеса с наслаждением оценивают тонкость и психологичность своих портретов, так же как и героев Тода Браунинга, с восхищением на себя взирающих. Так для них-то ничего особенного в этом зрелище нет, реализм нормальный и голый. Приятно рассматривать эти шедевры мирового искусства, когда у тебя ручки и ножки на месте или почти на месте, и по холке нежно гладит чувство страха, что ножки и ручки можно потерять. К наслаждению безобразным всегда примешивается наслаждение страхом.

Если ты испытываешь страх старости, значит, ты еще хоть как-то и где-то молод. Вот кто-то хватается за стволовые клетки, золотые нити, ботокс, лифтинг, увеличение груди, члена и липосакцию. От страха старости? В молодости - да, бывает. Конечно, это еще и результат стремления к совершенству, и дань общепринятому. Но это также и страх перед грядущим: может, я в свои пятьдесят еще обновлюсь так, чтобы мне семидесяти не стало никогда. Но мне для этого должно быть пятьдесят, а не семьдесят. То есть должна оставаться хотя бы видимость того, что как-то можно подновить свою физическую оболочку, чтобы она пришла в соответствие с внутренним ощущением, против грядущего протестующего. А стало семьдесят - и боятся уже нечего. В семьдесят ботокс, лифтинг, увеличение груди, члена, стволовые клетки, золотые нити и липосакция - уже одно чистое искусство, обман, уловка, осознанные и продуманные, без гнева и пристрастия. Старость страшна только со стороны, для молодежи, но в семьдесят тебя уже покидает страх, что тебе семьдесят исполнится. Может остаться только страх, что тебе исполнится семьдесят один, но это - редкость, семидесяти одного уже мало кто боится. Мечты о попытке вернуть молодость - не страх. Это тоска, ностальгия, совсем другое чувство. Игра старости в омоложение не свидетельствует о страхе, это просто ее, старости, времяпрепровождение. Вполне достойное. Пиковая дама бесконечно значительнее Лизы.