Страна городов

Когда неандертальская община в лагерь пришла — вообще стало поинтереснее. Мы даже танцы стали проводить, и концерты такие закатывать…. Первобытные — такие чуткие к музыке оказались, прямо не знаю как — готовы дни и ночи напролет слушать, не есть ни пить…. Чудно немного, но они хорошие — даже учат нас общаться по своему — образами…. Вот бы узнать, что у Антона в его лохматой бестолковке, которую он по недоразумению головой называет, по отношению ко мне — какие мысли…. А я? Наверно, люблю его, да?

Глава 38. Весна, весна…

Скорее — к зелени, к ликующим лугам,

Чтоб вновь зазеленеть на зависть небесам,

С зеленой юностью играть в траве зеленой,

Пока зеленый луг не стал покровом нам!

(О. Хайям)

От вечернего костра доносилась шутливая песенка, принесенная нами из кажущимися такими далекими прошедше-будущих дней. Исполнял дуэт их Инны Сорокиной и Севы Стокова. Инка осваивала недавно сделанное банджо, а Всеволод, отбивая ритм на небольшом барабане и нарочито грубым голосом вопрошал партнершу по дуэту:

— Помнишь питекантропа-соседа,Как тебя он от меня сманилТем, что каждый день тебе к обедуПечень динозавра приносил.Где потом мы были, я не знаю,Только помню, словно в забытьи,Как, того соседа доедая,Мы сидели молча у реки.

И ночами снятся мне недаромХолодок базальтовой скамьи,Вековым покрытые загаромНоги волосатые твои.

Инна, нарочито потупив взгляд и нахмурив бровки, отвечала ему:

— Я отлично помню, мой желанный,Как в далекий некультурный векМиловидной полуобезьяной

Увлекался получеловек.Я была тогда, конечно, дураИ мужчин не знала до конца.Штопала порвавшуюся шкуруВ поте волосатого лица.Шли века, мужчины стали бриться,И, меня оставив в дураках,Ты ушел за крашеной девицей

В туфлях на высоких каблуках.

Слова этой шутливой песенки некоторые приписывают отцу А. Меню. Другие (их большинство), считают их народными из-за великого множества вариантов.

Парочка ребят-мамонтов, нарочито кривляясь, изображали страстное аргентинское танго. Веселье, вынесенное благодаря первым теплым вечерам снова к большому костру, набирало обороты. А в женском доме, на груди у вечной исповедницы — нашей Клавы, ставшей этакой общественной жилеткой для женской части поселка, прямо излучавшей доброту и сочувствие, рыдала Ирка Матниязова.

— Я точно убью этого гада. Паразит, только и знает, что дразниться, подкалывать! А он мне нра-а-а-а-вится…. Эту гадину Лесную Лань вместе с ним укокошу, куда он — туда она, и говорить не умеет толком, а туда же — Ант-о-о-о-о-шча! Ненавижу! Тварь!

Великанша гоминида сочувственно ворчала, нежно гладила подругу по голове, посылала успокаивающие мыслеобразы, утешала. Как маленького ребенка, она взяла девушку на руки и стала укачивать, а та рыдая, упирала заплаканную рожицу в платье своей огромной няньки. Влюбленной девчонке было невдомек, что двумя часами раньше, в ту же подушку плакала разлучница — Лесная Лань, жалуясь на другого гада — брата названного Антона, Зоркого Оленя, который на нее внимания не обращает, как за ним ни ходи. Забыв рядом с Клавой немудреный браслет, вспомнив о пропаже, вернулась с посиделок Лань. Увидев предполагаемую соперницу, в лучших традициях женских схваток без правил вскинулась на нее Ирка:

— Че пришла? Счас прибью, чтоб моему другу на глазах не моталась, ты…… дальше пошли выражения ненормативной лексики, подразумевающей, что девушки подозревают друг дружку в порочащих связях со всеми жителями окружающих лесов, рек и полей, что…. В общем, дальше неинтересно, потому что, окончив членораздельно изъясняться, дикими кошками дамочки бросились друг на друга и вцепившись в волосы, покатились по широкой, как проспект лежанке, шипя и царапаясь. Ирка могла бы, используя знание единоборств, запросто убить свою соперницу — навыков хватало. И Лань вовсе не отличалась робостью, присущей своему тотему, а тоже могла при случае сладить и с взрослым мужчиной, если он из другого племени — набралась навыков на занятиях. Но сейчас — дрались извечным женским способом две разнесчастные девицы, отстаивающие свое право у воображаемой соперницы на понравившегося им парня.

— Я тебе за моего Оленя глаза вырву!

— Не тронь Антона!!!