Страна Лимония

— Звать-то как?

— Владимир Конюшов.

— А я — Герман, а фамилия у меня смешная, поэтому — можно по имени, — представился оперработник.

— Не понял про фамилию... Писькин, что ли?

— Да не-е-ет, — растянул губы в улыбке человек со смешной фамилией.

— Так, Хренов, что ли?

— Нет... Потскоптенко!

— Так это ж грустная фамилия, а не смешная.

Так, продолжая острить, советник ХАДа из Риги постепенно ввёл в курс дела новых оперработников. Герман про себя радовался, что на его участке всего 20 банд, в то время как у Репы их было под 60. Беседуя с прибалтом, троица не заметила, как их друзья Малышкин и Филимонов, прихватив бумаги, выскочили из кабинета.

— Бомбить будут, — приводя в порядок стол, прокомментировал их исчезновение Рудзис. — Уже на аэродроме, должно быть, комэска уламывают. Хорошо бы им на «Стингеры» не нарваться, а то, по нашим данным, в провинцию к середине весны шесть штук американских ПЗРК должны доставить.

Оперработники тепло попрощались с радушным хозяином и пошли к двери.

— Может, к Семёну зайдёте, у него «вискарь» в холодильнике стоит? — бросил на прощание советник.

Но «каскадёры» уже стучали каблуками по лестнице. Германа стало забавлять это странное заведение местной контрразведки. На улице очередь агентов значительно уменьшилась. Двое у входа затеяли потасовку, оспаривая первенство в доступе к оперработникам. Селиванов грозно цыкнул на дерущихся, которые тут же уселись на корточки и с неприязнью проводили взглядами удаляющихся русских.

Искусство добывания информации

После обеда у Германа разгулялось настроение. Ему хотелось с кем-нибудь пообщаться, но в палатке сидел один задумчивый капитан Репа и с карандашом изучал карту зоны своей ответственности. Юрка Селиванов ушёл во вторую группу «расписывать пульку». Малышкин с Филимоновым так и не вернулись с аэродрома. Ничего не оставалось делать, как совершить повторный обход окрестностей Самархеля. Герман вышел к маковому полю, потом по его кромке дошёл до полевой кухни, выклянчил у солдата-повара очищенную морковь и, похрустывая, пошёл в сторону библиотеки русской колонии. Проходя мимо помойки, он поддал ногой ржавое ведро, которое с грохотом покатилось в кусты. Герман было направился дальше, но какие-то смутные ассоциации, поощряемые праздной мозговой активностью, сами собой стали складываться в забавный, как ему показалось, план. Герман отбросил корнеплод, схватил железную посудину, кинул в неё с десяток камней, потряс и, убедившись в его шумовых возможностях, побежал в сторону афганского КПП. Перейдя на шаг и крадучись приблизившись с тыльной стороны к зелёной будке, он с удовлетворением отметил, что его давешнего обидчика-афганца нет. Зато контрольный пункт обзавёлся новой мебелью: рядом с будкой стояла солдатская панцирная кровать с тюфяком и подушкой.

«Хорошо же он устроился, защитничек хренов, — злорадно подумал Герман. — Схоронился, поди, собачья душа, и поджидает очередную жертву. Сейчас ты у меня ответишь за свои шуточки», — и с этой мыслью Герман раскрутил ведро, после чего со всей силы метнул в зелёный домик. Казалось, грохот сотряс пол-Самархеля. Из будки, обгоняя собственную тень, вылетел афганец, пересёк дорогу и скрылся в кустах на противоположной стороне. Нежданный гость, сложившись пополам, зашёлся отчаянным смехом. Немного придя в себя, Герман забрал из будки автомат и немецкую каску. Вскоре из кустов показалась всклокоченная голова Гульмамада.

— Эй, дуст! Иди сюда! — позвал его налётчик.

Пришедший в себя афганец сначала оскалился в улыбке, но, тут же поменяв её на обиженное выражение, вышел на дорогу.

— Не бойся, дуст! — ласково поманил его Герман.

Гульмамад, часто шмыгая, пошёл навстречу.

— Дреш! — что есть мочи заорал Герман, срывая с плеча автомат.

Афганец в ужасе взметнул руки вверх и попятился. Шутник снова загнулся в приступе отчаянного смеха. Наконец он успокоился, снял автомат и, удерживая его за ствол, протянул охраннику. Гульмамад недоверчиво взял оружие, перекинул через плечо и потянулся за каской.

— Не-е-е, дружок, это бакшиш, трофей, понимаешь, тро-фей, — заартачился русский.

Препирательство было недолгим. Герман вернул каску, получив взамен замызганный журнал «Плейбой». Наконец, афгано-советская дружба была восстановлена. Союзники, листая мужской журнал, пили чай с орешками, сушёными ягодами тутовника, изюмом и пакистанскими леденцами. Вскоре Гульмамад окончательно проникся доверием к своему «старшему брату».