Страна Лимония

— Разницы-то особой нет, только обидно, ведь все так делают, и не только в Афганистане, — согласился Юрка и добавил: — Ладно, буди Репу. Как придут Олег с Малышкиным, выезжаем в Джелалабад. «Борода» добро дал.

По инструкции находиться в городе можно было только в гражданском костюме. Герман решил надеть пиджак и свитер. Олег напялил вельветовую куртку, а сверху — меховую безрукавку. Репа выклянчил у Малышкина кожаное пальто «на вырост». Вся команда засунула за пояс пистолеты и загрузилась в «батон» — защитного цвета рижский микроавтобус с эмблемой Красного Креста. Пока собирались, пошёл дождь. Выглянув на улицу, Герман решил надеть тёщины полусапожки с ферганскими галошами. Перед выходом украдкой взглянул на себя в зеркале. Вид оставлял желать лучшего, однако опухоль на носу сошла, а вулканический прыщ обзавёлся белой головкой, что свидетельствовало о его скором извержении. «Ничего, после бани выдавлю», — подумал Герман.

В «санитарке» ехали пятеро: двое старожилов и трое новобранцев. Селиванов с Малышкиным объясняли неофитам правила поведения советских граждан за рубежом:

— ...не материться, на баб не заглядывать, детей в машину не пускать, стрелять только в крайнем случае.

Троица послушно кивала головами. Миновали аэропорт и вскоре въехали в городские кварталы. Джелалабад в полном смысле городом не был. Каких-то 60–70 тысяч жителей, одноэтажные дома с высокими глиняными стенами-дувалами, редкие каменные мечети и одиночные кирпичные дома городской администрации. На перекрёстках — регулировщики со свистками и жезлами. По всем углам — бесцельно слоняющиеся солдаты афганской армии поодиночке, но в основном — по два. Идут, держа друг друга за руку, и волокут спущенные на ремнях автоматы.

Изредка навстречу попадалась военная техника союзников. В основном бэтээры, облепленные улыбающимися солдатами афганской армии. Завидев «санитарку», военные начинали дружно улыбаться, махать руками, свистеть и клянчить у русских подарки. Пару раз каскадовский «батон» с трудом увиливал от ползущих на малой скорости торговых крепостей — «барбухаек». Огромные, неповоротливые, преимущественно индийские грузовики, переделанные в дорожные баржи для перевозки товаров, словно реликтовые мастодонты, обдавая угарными выхлопами, катили по кривым улочкам Джелалабада. «Барбухайка» — это русский новояз, словесная конструкция, образованная от афганского выражения «Б`ороу ба хейр» (иди себе с Богом). От оригинального тяжёлого грузовика оставались только двигатель, рама и частично — кабина. Типичный глобальный тюнинг с заменой рессор, кузовов и более мелких деталей. Машины обшивались декоративными металлическими цепями, тибетскими колокольчиками, а над кабиной возвышались крашеные фигурки местных святых и богов. Во второй «барбухайке» глазеющие по сторонам «каскадёры» с трудом узнали советский трёхосный карьерный КрАЗ.

Водитель притормозил у рынка. Собственно, и рынок — тоже одно название: длинная улица с глиняными нишами по бокам. Зато в этих своеобразных витринах чего только не было! Прав оказался ташкентский таксист — богатый народ эти афганцы!

Не успели остановиться, как «батон» окружили грязные босоногие дети.

— Бакшиш (подарок), шурави, дай бакшиш! — неслось отовсюду.

«Как они не мёрзнут?» — удивился Герман, глядя на свору малолеток, месящих голыми ногами грязь на проезжей улице.

Малышкин, равнодушно взирая на привычную картину, вынул из штанов портсигар, изящно достал двумя пальцами сигарету «Прима» и сладко затянулся дымком. «Идите, мужики, погуляйте, — предложил он, раскрывая томик своего любимого Стивена Кинга, — а я в машине подежурю».

Четвёрка каскадовцев пошла по рядам. Первую остановку сделали у дукана с радиоаппаратурой. Герман был в шоке. Глиняная витрина была заставлена новейшей японской техникой. В углу, напротив керосинового каталитического обогревателя, восседал хозяин в добротном халате и белоснежной чалме.

— Валигуль, Салом Алейкум! Новые товары есть? — начал Селиванов.

Валигуль, словно проснувшись, гостеприимно развёл руки:

— Сало-о-м Алейкум, инжанейр-саиб (господин инженер)! Чет`урасти, дж`урасти, бах`ейрасти...

— Дурасти, шиздюрасти, мандюрасти, — подхватил пышное восточное приветствие Юрка. — Товар, спрашиваю, есть?

— Аст! Аст (есть, есть), инжанейр-саиб. «Вилко» нау аст!

— Что за «Вилка»?

— О-о-о! — воздел руки вверх хозяин дукана. — Бехтар`ин юнит ин джах`он (лучшее устройство в мире)! — перемежая английский и дари, пропел дуканщик. Не переставая витиевато нахваливать товар, он вытащил из недр своего крошечного магазина тёмно-кремовую со стальным отливом махину с огромными, забранными в серебристую решётку динамиками. Герман лишился дара речи. На черта, спрашивается, он сутками сидел с паяльником у самодельного усилителя, копил деньги на дефицитные радиодетали, ездил на заводы-производители за бракованными блоками питания. Вот оно, радиолюбительское счастье, вот оно, совсем рядом. К его восторгу, немыслимой силы усилитель грянул во всю свою мощь. Красивый бархатистый мужской голос выводил восточные пассажи. Офицер был поражён.