Страна ночи

Нас собралось больше, чем я ожидала. На встречи обычно приходило человек двадцать, максимум двадцать пять. А в этой комнате было, кажется, не меньше сорока выходцев из Сопределья, и еще подтягивались все новые и новые. Я чувствовала себя так, как, наверное, чувствовала бы крыса, если бы подняла голову, увидела, как лезут из канализации полчища других крыс, и в ужасе шарахнулась.

Убийцей мог оказаться кто угодно. Вот этот тоненький мальчик с ямочками на щеках и локонами до плеч, хладнокровно лакающий водку, как заправский матрос. Вон та женщина с короной иссиня-черных волос, похожая на чахоточную Белоснежку, которая только что поймала мой взгляд и злобно сверкнула на меня глазами – я не успела вовремя отвернуться. Может быть, это ее шепот я слышала в темноте?

Были здесь и тесные группки – братья и сестры, несколько парочек, – но в основном собралась полная комната одиночек: каждый держался сам по себе. Я заметила троих братьев, тех, что жили в чистенькой комнатке рядом с Софией. Они стояли у стены и пили пиво – футболки заправлены в джинсы, светлые волосы гладко прилизаны, и сквозь них просвечивает еще более светлая кожа. Они походили на особ королевской крови – каких-нибудь родственников в третьем колене, небрежно задвинутых в угол пыльной фламандской картины. Была тут и Женевьева: она сидела в одиночестве на подоконнике и пила «Столичную» прямо из горлышка. Ее нелепые рукава, наводившие на мысль о фестивале ренессанса, свисали так низко над пламенем свечей, что, казалось, вот-вот заденут его. В другом конце комнаты сидела на табуретке Дженни – самое жуткое дитя Сопределья. Она была в платьице с рюшами и все время поводила глазами туда-сюда, чтобы видеть, кто обратил на нее внимание.

Даже среди других одиночек я чувствовала себя чужой. С кем бы я ни встретилась глазами – все смотрели холодно или сразу отводили взгляд в сторону. Я кивнула кое-кому из знакомых, тем, с кем разговаривала раньше, когда была еще одной из них. Двое смотрели будто сквозь меня, а третья на мгновение задержалась на мне взглядом и тут же сплюнула сквозь зубы.

Чертова Дафна. Не знаю, что она там им наплела обо мне, но они явно поверили.

– Алиса!

Я повернула голову и улыбнулась – в первый раз за весь вечер. У Софииной соседки, самой, на мой взгляд, приятной из них, была фигура мясника и грубое, словно топором вырубленное, лицо убийцы. Однако внешность Норы была обманчивой. Она всегда изъяснялась четкими правильными фразами, словно из учебника грамматики, увлекалась всеми религиями мира и была чрезвычайно застенчивой. Мне она очень нравилась.

– Мои соболезнования в связи с нашей утратой, – проговорила она. Это прозвучало довольно сухо.

– И тебе тоже, – дипломатично ответила я. Нора была из сказки, которую Пряха сплела много лет назад. Сама Нора никогда не говорила об этом, но любой с первого взгляда мог увидеть, что она была создана для злодейства. При мысли о том, что в этом живом орудии убийства вынуждено томиться такое нежное сердце, я начинала ненавидеть Пряху с новой силой.

– Погляди-ка, – сказала Нора, указывая подбородком куда-то мне за плечо. – Довольно смело для похорон, правда же?

Это была Дафна – с красными губами, с мерцающими тенями на глазах. На ней было короткое черное платье, и на этом фоне ее кожа и волосы напоминали драгоценности, выставленные на бархатной подложке в витрине ювелирного магазина. Вновь увидев ее при помаде и при полном блеске, я на миг ощутила какую-то странную растерянность. Я вдруг сообразила, что слишком много времени трачу на раздумья о том, как я презираю эту женщину – и презираю ли?

– Она уже рассказала?

Нора нахмурилась.

– Что она должна была мне рассказать?

– Не тебе, а всем. Она рассказала о том, что со мной случилось?

– Она много чего рассказывает, – ровным голосом ответила Нора. – Всего и не упомнишь.

Я покосилась на нее.

– Чем она нас зацепила, как по-твоему? Как так получилось, что стоит ей щелкнуть пальцами, и мы бежим на зов? Мы ведь вообще-то не из тех.

Глаза у Норы были зелеными, чистыми, как родниковая вода. Даже в тусклом свете луны и свечей я увидела, как они потемнели.

– Были не из тех. А сейчас мы кто? Потерянные дети мертвого мира.

Это было как-то чересчур поэтично, даже для меня.

– Что это значит? Мы ведь все равно ушли из Сопределья. Теперь его нет – и что это меняет?

Брови у Норы приподнялись, словно она досадовала на мою глупость. Но мой вопрос был не риторическим.

– У людей в этом мире есть то, что они называют богом, – сказала Нора. – Или богами. Так?

– Да. Конечно.

– И они совершают хорошие поступки и стараются оправдать плохие, чтобы угодить своему богу или богам.

– Ну да.

– Среди нас есть те, для кого надежда вернуться в Сопредельные земли была сродни надежде попасть в рай. Их богом было Сопределье – или, может быть, Пряха. А теперь, когда Сопределья нет, что же нам останется вместо бога?

Она бросила многозначительный взгляд на Дафну, и у меня все внутри похолодело.

– Надеюсь, ты понимаешь, почему мне страшно, как бы они не сделались безбожниками.