Страна Семи Трав(изд.1976)

Он держится очень гордо в связи с новой, ответственной должностью проводника, разговаривает с многочисленными зятьями и племянниками снисходительно, сквозь зубы и даже по будням носит свои праздничные снеговые очки. Они довольно оригинальны, имеют вид серебряной полумаски.

Это два расплющенных царских рубля. На одной стороне распластался двуглавый орел в короне. Под ним дата— «1911 год». На другой стороне кокетливо показывает свой профиль Николай II.

— В старое время за это бы в кутузку,— сказал Савчук, увидев снеговые очки нашего проводника, и провел пальцем по тонкой прорези, которая тянулась через царское лицо от носа до уха.— Оскорбление помазанника божия!

Бульчу, отдуваясь, невозмутимо прихлебывал сладкий чай.

Читатель увидит в дальнейшем, как важно было бы для нас еще в тундре обратить самое пристальное и серьезное внимание на очки Бульчу. Но, к сожалению, мы не сделали этого.

Впрочем, так бывает всегда: то, что привычно, что близко лежит, остается незамеченным до поры до времени.

Вдобавок наше с Савчуком воображение день ото дня подогревали, подхлестывали миражи…

6

Чем дольше находился я в таймырской тундре, тем больше убеждался в том, что все здесь благоприятствует созданию сказок.

Ум нганасана как нельзя лучше подготовлен к восприятию чудесного, необычного, сказочного. Достаточно оглянуться вокруг, чтобы убедиться в этом.

Тундра — это страна волшебных превращений, край миражей. Солнце, ветер, туман сообща создают движущиеся волшебные картины, словно бы воздух между небом и землей — не воздух вовсе, а туго натянутый экран.

Зрению в тундре доверять нельзя.

Все время дрожит впереди струящееся, искрящееся марево. Очертания предметов меняются в нем: то сплющиваются, то вытягиваются, то принимаются мерцать до боли в глазах, то как бы отрываются от снежной поверхности и парят над нею.

Однажды меня удивили небольшие облачка с радужным отливом, медленно двигавшиеся над тундрой, буквально волочившиеся по снегу.

— Олени,— коротко пояснил Бульчу, случившийся поблизости. Он стал отсчитывать, взмахивая желтым от табака пальцем: — Олени Мантуганы! Олени Камсэ! А вот за холмом — видишь? — мои олени!

Но я не видел никаких оленей.

Бульчу повел нас к одному из облачков. Когда подошли к нему вплотную, старый охотник издал губами чмокающий звук.

Тотчас же облачко отозвалось протяжным хорканьем. Так на призыв хозяина откликался его любимый ездовой олень.

Мы следом за Бульчу вступили в пределы туманного облака, прошли несколько шагов, сами окутались мглой и только тогда увидели силуэты оленей.

— Да-а, надышали!..— произнес Савчук, озираясь.

В этом «надышали», по-видимому, и была разгадка необычного явления.

Я вспомнил, что за бегущим по тундре оленем тянется нечто вроде пестрого кисейного шарфа — след от его дыхания.

Когда же собралось в кучу несколько десятков оленей, эффект, конечно, стал еще более разительным.

Нс< одном привале «морозный морок» чуть было не сыграл со мной и Савчуком опасную шутку,— совсем было закружил и повел в глубь тундры, в сторону от лагеря, да выручил мой маленький компас, с которым не расстаюсь никогда.

Произошло это так.

Нас с Савчуком заинтересовал мышкующий песец. Зверек бесшумно крался по снегу, опустив голову, напряженно вытянув хвост, чуя где-то поблизости лемминга — песцовую мышь.

В отличие от его ближайшей родственницы, лисы, у песца округленные ушки, и ростом он поменьше. Личность эта, к слову сказать, наглая и вероломная. В свое время песцы доставили немало неприятностей экспедиции Беринга.

Бывает, что они нападают даже на своих товарищей, попавших в капкан, и поедают их.

Зайдя так, чтобы ветер дул нам навстречу, мы неторопливо двигались за мышкующим песцом. Снежный наст, укатанный ветром, схваченный морозом, был прочен и держал без лыж.

Вдруг что-то изменилось в освещении. Луч солнца скользнул между тучами, и слепящий отблеск преградил нам путь. Открыли глаза — песец исчез. Наверное, убежал. А может быть, просто припал к снегу и слился с белым фоном.

— Назад пойдем? — спросил я и оглянулся. Чумов в тундре не было.— А где же стоянка?

— Да, странно. Холм на месте, чумов нет.

— Какой холм?

— Неподалеку от стоянки. Я приметил, когда уходил.

Но и холма не было на месте. Он очень медленно перемещался в сторону, как бы плыл по воздуху.

Что еще за наваждение? Глаза устали, что ли?

Мимо нас ползли серые клочья тумана, цепляясь за сугробы. Вскоре движущийся холм исчез. Все заволокло туманом.

— Да нет, он здесь где-то,— пробормотал Савчук, в нерешительности переминаясь с ноги на ногу.— Где-то рядом, черт бы его!..

Вскоре тот же холм, будто поддразнивая, снова мелькнул перед нами, но совсем не в том направлении, где мой спутник ожидал увидеть его.

У подножия холма чернели чумы, подле них паслись олени. Да, это была стоянка нганасанов.

— Лагерь там,— сказал Савчук и уверенно зашагал к чумам. Я придержал его за руку.

— Далеко идти,— сказал я,— километров полтораста до ближайшего жилья.

— Вот же оно!

— Не там, а левее. Это кажется, что оно там.

— Но я вижу чумы! Вот и холм рядом.