Страна Живых

- Спасибо, доктор. Вас также! – Настя потупила глаза, прижимая к груди набор со склянками, ватками, пробирками и прочей лабораторной дрянью.

Семенова дико подмывало ляпнуть нечто типа «Замуж не собралась еще?», но отчего-то он понимал, что тут у Насти крутые проблемы. Нет, она не кололась, не лечила тайком злополучные инфекции, не была вроде бы лесбиянкой, нет, здесь что-то другое… Кто-то из сестер, конечно, знал про Настю больше, но трепа не было. Была, была тут какая-то тайна…

- КЩС будешь брать?

- Доктор, так Вы сами и назначили! – Настя укоризненно стрельнула глазами снизу вверх.

- Ну, да, а что я,  специально тебя тираню? Мне это нужно для спокойствия. Ну, то есть, что бы знать…

- Идите доктор! Там все готово уже. Я буду к бою курантов.

- Да, ты войдешь, гордо потрясая анализами.

- Да чего там потрясать… У Москаева все по-прежнему. А Могильный… - она вскинула взгляд на Семенова, и быстро повела лицом из стороны в сторону, скорбно опустив вниз уголки рта.

- Да, согласен, но пусть это будет не в мою смену, - Семенов помрачнел и быстро пошел в сторону Второй Реанимации, где издалека был слышен смех и звон посуды.

Настя прислонилась спиной к стене. Похоже, доктор тоже догадывается, что она на грани самоубийства. Нет, они не дождутся… Она не сделает этого. Она будет жить, несмотря на то, что случилось с ней. Нет, она не сможет так жить.

Настя поняла, что вновь стоит у самой черты. Так жить она не сможет. Так не сможет. Так не сможет.

А если не так?

Настя поняла, что сделала свой выбор сегодня.

Она поставила свой набор на столик, заехала в бокс к Могильному. На койке лежало тело землисто-желтого цвета, истощенное, со вздутым животом, с торчащими из него толстыми дренажными трубками. Пыхтел аппарат искусственной вентиляции легких, жужжал и хлюпал блок эндогастрального охлаждения. На мониторах бабочкой прыгала ломаная кривая сердечного ритма, взлетала и опадала синусоида пульсовой волны. Руки Могильного были все в синяках от пункций, кончики пальцев жесткие, бескровные.

Настя одела перчатки, вытерла палец ваткой, потерла, и не стала колоть. Кровь бы все равно не пошла.  Она распаковала шприц, взяла кровь из катетера, промыла катетер физраствором, покатила тележку к боксу Москаева. Пробирки жалобно вздрагивали и дребезжали.

Москаев лежал в том же аппаратном окружении, что и Могильный, и выглядел не намного лучше. Конечно, у него не было уже дренажей, цвет кожи был розовый, без пролежней, тело совершенно обезжиренное, сухое, но с еще сохранившимися мускулами. Похоже, он выходит уже из загрузки, скоро его вновь начнут пробуждать, он опять впадет в возбуждение, начнутся судороги, и его по новой загрузят еще месяца на три…

Настя уколола палец, Олег дернулся.

–  Больно, милый, знаю, - проговорила Настя, – но что делать, доктор приказал, надо слушаться…–  она взяла гемоглобин и КЩС, погладила Олега по голове. –  Лежи, лежи, пусть тебе приснится приятный сон…

Настя вышла в коридор, прошла в сторону второй реанимации, остановилась.

На сестринском посту валялась история болезни Москаева. Она раскрыла ее, перевернула несколько страниц, откуда-то из середины выскочила страничка, на которой была наклеена вырезка из газеты «Московский комсомолец» за 1991 год.

Она прочла:

«Расправа над рэкетиром»

«Вчера в городе произошла очередная страшная разборка. Как нам сообщили из проверенных источников, бывший спортсмен, бывший чемпион страны по самбо Олег Москаев был зверски избит своими же соратниками. Поводом для расправы явился отказ Москаева пытать утюгом свою жертву – мелкого московского предпринимателя, отца четверых детей. По словам милиционеров, спасая предпринимателя, Москаев подписал себе смертный приговор. Он был брошен в пруд с двенадцатью колото-резаными ранениями, проломленной головой и разорванными внутренними органами. Только глубокое охлаждение спасло ему жизнь, и сейчас он находится в коматозном состоянии в 103 гор. больнице.»

Настя вложила листок с заметкой обратно, постояла, замерев, почти не дыша. Она приняла решение. Она имеет право. Кто может ей помешать? Она развернулась на каблуках, и вернулась к Олегу.

За десять минут до полуночи в сестринской Второго Реанимационного собралось все отделение. Ольга Николаевна Алексеева, как старшая, сидела во главе стола, Семенов развалился между Ольгой и Леночкой, медбрат Андрей – студент четвертого курса, сидел с  анестезисткой Машей.

– Начинаем! – скомандовала Ольга Николаевна.

Андрей начал разливать по кружкам разведенный спирт. Все заговорили одновременно, шумно и весело. В этот миг хлопнули двери, кто-то вошел в отделение. Ситуация была двусмысленной. Если это Коновалов, куда ни шло, а вдруг Крабова черт дернул припереться с инспекцией? Или какой-нибудь псих из линейного контроля вздумал явиться с проверкой под Новый Год?

На столе стояло шесть кружек со спиртом, за секунды их не убрать, Ольга Николаевна встала и потушила свет. Шаги приблизились, и в дверь вошла Настя.

– Я не опоздала?

– Напугала, Настена! Мы уж думали Крабов прилетел с вечерней лошадью!