Страницы Миллбурнского клуба, 1

– Видишь ли, – говорит она, почему-то не глядя мне в глаза, – Я думала, что ты уже знаешь... мы – евреи... да, евреи, но этого не надо стесняться. Мы – евреи, но мы нисколько не отличаемся от других людей. Мы – евреи, но... Но, но, но... Эти «но» не помогают мне сдержать рыдания. Если я не должен отличаться от других, то почему на самом деле я отличаюсь? За что? Что я такого сделал, чтобы быть евреем, объектом насмешек и издевательств?..

Следующий день знаменует собой первый день моего еврейского самосознания.

– Ну что, Матлин, – говорит учительница, – ты выяснил, какая твоя национальность?

Я встаю, как полагается, и, глядя в пол, шепчу, давясь каждым словом:

– Я... я... еврей.

– Хорошо, Матлин, ты – еврей, – громко повторяет учительница. – Ну что ж? Это – ничего.

Весь класс разражается хохотом, с которым учительница несколько минут не может справиться. В конце концов, она приводит веселящийся коллектив к порядку.

– Дети, – говорит она, – вы не должны смеяться. В нашем советском социалистическом обществе все национальности равны. Евреи – это наши, советские граждане, поэтому они тоже равны.

Класс окончательно умолкает. И в этой, неожиданно наступившей тишине, снова раздается голос с задней парты:

 – Эй, равный Абрам, скажи кукуруза!

Класс опять взрывается от хохота, и я вижу, как учительница ниже склоняется к журналу, с трудом сдерживая улыбку. «Абрам, скажи кукуруза» – это очень смешно. Вообще, все, что касается евреев, – очень смешно...

Такой был мой первый класс по Иудаизму. С тех прошло два раза по тридцать лет: Первые тридцать лет – до того, как я уехал из Советского Союза, а потом – еще тридцать после того, как я уехал и стал американцем. Сегодня, когда я знакомлюсь с американскими евреями, они обычно спрашивают:

– В те годы, когда вы жили в России, вы не соблюдали религиозных традиций, правда? Но скажите, вы получили какое-нибудь еврейское образование?

Первые тридцать семь лет жизни всплывают в моей памяти, и я отвечаю без колебаний:

– О, да! Еще какое!

Глаголом жечь сердца до самого конца

Посвящается моим друзьям – эмигрантам из России

Прекрасно жить в свободных Штатах

При обеспеченных харчах,

При службе,            при больших зарплатах,

Автомобилях и домах!

Здесь лишь одно немного грустно:

Язык – не тот, не как в Москве.

Не говорят они по-русски,

Хоть кол теши на голове!

Но к трудностям такого сорта

Любой из нас уже привык.

Мы спикаем по-русски гордо,

Мы кипаем родной язык.

Мы соль не спилаем на раны,

Подругу киссаем взасос,

На службе ранаем программы,

Когда

реквестает наш босс.

Мы дринкаем сухие вина,

Энджоем собственный уют,

Мы лихо драйваем машины,

Берем хайвей (когда дают).

Когда окюрится возможность,

Возьмем э фью

денечков офф,

Махнем в апстейт по бездорожью,

В лесу напикаем грибов,

Накукаем такой закуски,

Какой не видел целый свет!

Дринкнем как следует, по-русски!

Факнем жену на склоне лет!

А то – возьмем большой вакейшен,

Допустим, парочку недель,

В Париже, в дистрикте старейшем

Себе забукаем отель.

А там – и Рим не за горами,

Мадрид, Берлин, едрена мать!

Мы будем шопать в Амстердаме!

Мы будем в Праге ланчевать

!

При наших при больших зарплатах

Нам вся Европа по плечу!

Ах, хорошо в Юнайтед Штатах!

Эх, травеляй, куда хочу!

Аппрочает весенний вечер,

Даркнеет – прямо на ходу.

Стихают речи, гаснут свечи,

И Пушкин спинает в гробу.

Поэма о дружбе

Предупреждение автора: все персонажи этой поэмы – полностью выдуманы и никаких реальных прототипов не подразумевают.

Дело было в воскресенье

Или даже в понедельник

(Если только не в субботу).

Мы сидели вчетвером –

Миша, Саша и Сережа

И, конечно же, Володя

(Потому что без Володи

Получалось бы втроем).

Мы сидели на скамейке,

А, возможно, – на террасе,

Или даже на диване,

Или просто за столом.

Мы, конечно, выпивали

И закусывали тоже,

Потому что без закуски

Мы давно уже не пьем.

Мы вели неторопливо

Утонченную беседу

(Слава Богу, интеллекта

Нам не надо занимать),

А хозяйка дома Алла

Нам закуску подавала,

Потому что водку сами

Мы умеем наливать.

Мы неспешно говорили

Про Верлена и Пикассо,

Про Булгакова и Рильке,

Про вино и про коньяк,

Про Кандинского и Шнитке

И про прочие напитки,

Потому что, как известно,

Выпить каждый не дурак.

– Господа! – промолвил Миша, –

Как прекрасна наша дружба!

Наша дружба, прямо скажем,

Нерушима, как скала!

– Как скала! – сказали Саша

И Сережа и Володя,

А хозяйка дома Алла

Нам селедку подала.

Тут мы выпили за дружбу

И отдельно за Сережу,

За Володю, Мишу, Сашу –

Замечательных ребят.

За хозяйку дома тоже

Мы бы выпили, конечно,

Но она была на кухне,

Срочно делала салат.

– Господа! – сказал Сережа, –

Почему бы нам не выпить

За Америку, где столько

Есть лесов, полей и рек!

– Я, – сказал он, – знаю много,

Я учился в институте,

Но другой страны не знаю,

Где так дышит человек!

– За Америку! – сказали

Саша, Миша и Володя,

Рюмки разом опрокинув,

Как положено, до дна.

И добавил тут Володя:

– Если б не республиканцы,

То была б еще прекрасней