У первой же станции метро они попрощались, и он поехал к Стасу в больницу.
Выйдя из метро, он купил нескольких яблок и груш и плитку хорошего шоколада, и ставшей за полгода привычной и хорошо знакомой дорогой пошел в голубой корпус больницы.
* * * * *
И в среду, и в четверг никто не звонил. Ожидая звонка, в эти два дня он все время был дома, никуда не ездил и никому не звонил. И только вечером в четверг около шести часов, когда стало ясно, что уже никто не позвонит, он вышел из дома и с тяжелой душой поехал к Стасу в больницу.
В пятницу, в одиннадцать утра, позвонила жена Полынского.
– Я в курсе ваших дел. Миша рассказал мне о вашей встрече с ним в понедельник. Скажите вашим друзьям, чтобы не беспокоились. Я не звонила вам раньше потому, что у нас самих большие проблемы. Его во вторник забрали. Надеюсь, что не по вашей наводке?
– Вы с ума сошли. Нам-то зачем это нужно? Свои проблемы мы можем решить сами, без всяких ментов. А как забрали? И почему?
– Остановили менты. Нашли в бардачке пистолет. Чей? Откуда? Где разрешение? Разрешения нет. Поехали в Подольск разбираться. Три дня прошло. Домой не отпускают. Все разбираются. Судом грозят. Нам кажется, что они заодно с нашей «крышей». А те совсем обнаглели. Им уже пятнадцати процентов мало. Требуют двадцать пять. Разборки, угрозы. Вот и пришлось пистолет купить и возить его с собой в машине. Они об этом узнали и, видно, настучали ментам. Сейчас от ментов откупаться нужно. А денег нет.
Я у него была вчера. Он просил позвонить и помочь. Он хочет продать кое-что с базы: пару станков, грузовик или автобус. Может, кто-то купит. Тогда и деньги будут, с вами рассчитаемся.
Он понимал, что пока Полынского держат менты, ни Стас, ни его куркинские друзья ничем ему не помогут. Все попытки что-то продать из того, о чем говорила жена Полынского, быстро кончились неудачей. Время было такое, что никто не хотел ничего покупать, да и лишних денег ни у кого не было.
Раньше у него никогда не было никаких долгов, и мысль о невозможности вернуть лежащему в больнице Стасу взятые у него, по сути дела, под честное слово деньги не выходила из головы и отравляла его, ставшую совершенно невыносимой, жизнь. Он много времени проводил в одиночестве дома, бесцельно слоняясь по коридору между кухней и комнатой и не пытаясь чем-то заняться.
Из-за растущей в нем пустоты и какой-то обреченности он постепенно совсем перестал ездить к Толику в баню и стал реже бывать в больнице. Он знал, что и там и там его ждут, и хорошо понимал, что так не годится, но ничего не мог изменить, и это осознание собственной слабости еще больше угнетало его.
Прошел еще месяц. Лето кончилось, и наступила дождливая осень.
Жена опять улетела к сыну, а Стас по-прежнему находился в больнице, и прогнозы врачей с каждым днем становились все более и более мрачными.
Как-то утром, после очередного тоскливого воскресенья, когда он был дома один, в квартиру позвонили. Он открыл дверь и увидел стоящего на лестничной клетке шофера Полынского. Тот молча протянул ему какой-то пакет и сразу же ушел. В пакете лежала толстая зеленоватая пачка стодолларовых купюр.
Он понял, что Полынского выпустили и он сумел что-то сделать, и подумал, что наконец-то все кончилось и что он должен поскорее забыть о Полынском и Поселке Стрелковой Фабрики и вообще обо всей этой истории, полностью выбившей его на несколько месяцев из колеи привычной, хоть и не очень спокойной, жизни.
Он сразу же позвонил Стасу и Иванычу, оделся, спустился в гараж, взял машину и привычной дорогой поехал в больницу, а оттуда, не заезжая домой, – в Куркино, к Толику в баню.
Я отобрала для этой книги эссе и несколько стихов, в которых взаимодействуют две важные для меня темы: давняя дружба, духовное общение с моими однокашницами по поэтическому кружку Вячеслава Абрамовича Лейкина, а также интерес к философии буддизма и даосизма.
Эссе «В пустоту без парашюта» зародилось в моих письмах, адресованных Тате (Тане) Гаенко и Кире Румянцевой. С Таней и Кирой я подружилась в середине 70-х годов, когда нам было двенадцать – четырнадцать лет. Мы писали стихи, и каждый четверг встречались в 448-й комнате Лениздата на занятиях ЛИТО под руководством (вернее, под веселым предводительством) Вячеслава Абрамовича. Дружба эта не угасла, не состарилась несмотря на несхожесть судеб, жизненного опыта, мировоззрений.