Страницы моей жизни

Рассказ Комарницкого произвел на меня и Штернберга потрясающее впечатление. «Что же нам сейчас делать?» – спрашивали мы друг друга. Обсудив создавшееся положение, мы решили созвать наш кружок и совместно выработать план, как избавиться от судейкинской слежки и как организовать нашу работу в широком масштабе. Мы проектировали даже издавать партийный орган. Мы чувствовали, что события поставили нас на передовые позиции революционной борьбы и что мы обязаны выполнить наш долг, с какими бы трудностями это ни было бы сопряжено.

Через несколько дней члены нашего кружка снова собрались для дальнейшего обсуждения вместе с Комарницким программы нашей работы. И тут Комарницкий, к великому моему удивлению, передал нам от имени «влиятельного» члена Исполнительного комитета требование, чтобы мы беспрекословно исполняли все распоряжения, которые будут исходить от него. Такое требование нас взволновало и поразило, потому что оно находилось в полном противоречии с благородными традициями «Народной воли» и сильно отдавало «нечаевщиной».

– Уверены ли вы, – спросил я Комарницкого, – что лицо, выставляющее это требование, солидный революционер, которому можно вполне доверять?

Мой вопрос был даже оскорбителен, но я считал необходимым его задать.

– О, да! – ответил Комарницкий. – Это лицо занимает очень ответственное положение в партии.

Все же и я, и Штернберг решительно отказались ему подчиниться, но Гаусман, самый образованный и старший среди нас, в котором было чрезвычайно развито чувство долга, дал, не задумываясь, обещание, что будет выполнять беспрекословно все требования Исполнительного комитета.

Был выработан подробный план наших работ, но все разошлись с тяжелым сердцем.

Через день Комарницкий снова нас посетил. Он был крайне взволнован и расстроен. Судейкин опять его вытребовал к себе и передал ему довольно подробно содержание беседы, которую мы все вели накануне. При этом он поставил Комарницкому ультиматум: либо он должен стать агентом охранки, или же его посадят в Петропавловскую крепость. Услышав это, мы все буквально остолбенели.

– Рассказали ли вы кому-нибудь о нашем вчерашнем совещании? – спросили мы Комарницкого.

– Да, но это был старый, испытанный революционер, стоящий очень близко к Исполнительному комитету.

Этот ответ нас абсолютно не успокоил, напротив, он нас навел на мысль, что предательство и провокация проникли в самое сердце партии, а если это так, то ее полная гибель была неизбежна. Мы чувствовали, что почва уходит из-под наших ног. И, действительно, через некоторое время Меркулов и – в особенности – Дегаев передали в руки жандармов последних могикан «Народной воли» – Веру Николаевну Фигнер и созданную ею военную группу, в которую входили такие ценные силы, как Рогачев, Ашенбренер, Штромберг и многие другие.

Комарницкий бежал из Петербурга, но Судейкин его настиг в Москве.

Я и Штернберг не попали в руки Судейкина только благодаря следующему случаю.

В ноябре 1882 года в Петербургском университете разгорелись очень серьезные студенческие волнения, и дело дошло до того, что полиция окружила университет и арестовала около семисот студентов, которых увела в близнаходящийся манеж, причем небольшую часть арестованных тут же освободили, но несколько сот студентов были рассажены по полицейским участкам.

Дней десять заключенные ждали решения своей участи, наконец им заявили, что они увольняются из университета и высылаются на родину. «Зачинщиков» исключили из университета навсегда, без права поступления в другие университеты, и в число зачинщиков попали и мы, я и Штернберг. Так мы с «волчьими билетами» и были отправлены на родину, в Житомир.

Опять мои революционные связи и революционная работа оборвались на некоторое время.

Как я уже упомянул, 1883 год был фатальным для «Народной воли». Отовсюду доходили сведения о многочисленных арестах. Организации, созданные с большим трудом и существовавшие годы, сметались жандармами в несколько дней. Так было в Москве, Петербурге, Киеве, Одессе, Харькове. Разгром партии был катастрофический.

«Что это значит?» – спрашивали себя отдельные, чудом уцелевшие члены партии. Боялись в этом признаться, но все они чувствовали, что причиной всех бед партии является провокация, свившая себе гнездо в самом центре.

Но как можно установить и доказать такую страшную вещь? Только после того как Судейкин был убит, и организатору этого убийства Дегаеву удалось скрыться за границу, стало известно в революционных кругах, кем был Дегаев и кто помог жандармам уничтожить оставшихся еще на свободе лучших руководителей партии.

Невозможно описать то потрясающее впечатление, которое произвело разоблачение провокаторской деятельности Дегаева на революционные элементы и на всю прогрессивную русскую общественность. Моральный престиж партии, еще недавно стоявший очень высоко, сильно упал. Революционное движение было отравлено ядом подозрения. Стали бояться друг друга…